Дмитрий Лекух - Туман на родных берегах

Пока Ворчаков курил, мрачно облокотившись на тяжелую чугунную скамейку неподалеку от Патриаршьей ризницы, мимо него сновали посыльные, военные и гражданские чиновники.

В основном ясские гвардейцы и бойцы из ведомства Лаврентия: своих немногочисленных людей, включая осназовцев, Никита отправил в город, где им предстояла работа, – настоящий праздник начнется не здесь и не сразу, сначала закончится парад.

Но ребятам надо дать время подготовиться к карнавалу.

Он решительно отщелкнул внезапно начавшую горчить папиросу и скорым военным шагом отправился через Царскую площадь на площадь Сенатскую, которую надо было пересечь, чтобы попасть в здание Окружного суда, где, под бдительным присмотром бывшего большевика Берии, и разместили до начала Парада мятежного патриарха: сегодня праздник, сегодня он будет стоять на трибуне, сегодня ему будут отдавать честь и кричать славословия.

И никто не будет знать, что это – в последний раз.

Ворчаков решительно нырнул из зноя уже раскалившейся Сенатской площади в спасительную тишину и прохладу здания суда, пробежал длинным коридором и наткнулся на вальяжно покуривавшего у окошка Берию, чему несказанно удивился:

– Лаврентий! У вас уже все готово и больше нечем заняться?!

Берия не оборачивался.

Но, как показалось Ворчакову, усмехнулся.

– И давно. Только вас, Никита, и ждем. Они там, а я здесь. Так что сейчас докурю, и пройдем в кабинет судьи, который я тут без вашего спросу временно оккупировал. Там проведем короткое совещание. И – можно будет начинать…

Никита пожал плечами.

Именно так он все это и представлял.

Рутина.

Самое интересное начнется после Парада.

Если, разумеется, не вмешаются господа большевички.

Но даже если и вмешаются – нам только лучше.

Наших, тех кого действительно стоит беречь, в это время на Красной площади не будет.

А остальных – можно и проредить.

Для полноты, так сказать, народного гнева…

Ворчаков дождался, пока Берия тщательно затушит папиросу в приспособленной кем-то из судейских под пепельницу банке из-под бразильского молотого кофе.

И они не торопясь прошли по короткому коридору в сторону приемной окружного судьи, где и предполагалось провести совещание…

Состав присутствовавших в совещательной комнате Ворчакова удивил.

Кроме них с Берией там оказались только сам Старик с неизменным Николенькой, комендант Кремля и несколько старших армейских и гвардейских офицеров.

Ни руководителя московского департамента Имперской безопасности, ни представителей пресс-службы, ни церемониймейстеров, ни генералитета: у Никиты неприятно кольнуло под ложечкой, но предупредительный Берия с улыбкой пояснил, что они еще не подошли.

Получают нагоняй у Верховного за хреновую подготовку мероприятия: Валентин Петрович им сейчас такого фитиля вставляет, что, по слухам, не нашел времени, чтобы принять самого Ворчакова.

– Это ведь так?

Никита коротко кивнул.

Напоминание о пережитом в приемной Канцлера унижении было крайне неприятным.

Впрочем, Берии этого не понять, он не дворянин, он – мингрельский крестьянин.

Несмотря на очевидность и рутинность происходящего, что-то сильно тревожило Ворчакова, он не мог понять, что именно, и это было настолько невыносимо, что, не скрываясь, он начал разглядывать тоже чем-то обеспокоенных и по-прежнему молчаливых присутствующих.

Глядел перед собой о чем-то задумавшийся Старик.

Копался в своем необъятном портфеле, скривив обезображенное ожогами лицо, Николенька.

Нервно курил Берия.

О чем-то негромко переговаривались собравшиеся у открытого окна офицеры.

Ожидание накапливалось, становилось вещественным и ощутимым.

Оно просто не могло не прорваться, и первым после Ворчакова это почувствовал Берия.

Встал со стула, затушил окурок в пепельнице, хмыкнул.

– А не послушать ли нам пока радио, господа, – говорит, поглядев на часы, – раз уж мероприятие все равно задерживается. Там сейчас как раз идет моя любимая утренняя программа о путешествиях. Сегодня должны говорить об Испании. Программа, правда, скоро закончится, но все самое интересное, как правило, бывает именно в конце. Я бы послушал. Никто не возражает?

Кто-то из офицеров неуверенно хмыкнул: слишком уж необычным выглядело предложение главного российского тюремщика.

Но не возразил.

Ворчаков тоже, подумав, соглашательски пожал плечами: времени до начала Парада у них предостаточно. А Канцлер способен еще долго гонять нерадивых службистов. Никита привычки Валентина Петровича давно изучил, не удивлялся.