Нил Стивенсон - Движение

— Давайте выбираться отсюда. — Элиза попыталась взять композитора за плечо, однако схватила лишь воздух: Гендель уже бежал к литаврам. — Предоставим этих двух крайне опасных людей…

И тут в одно мгновение всё изменилось. Джек загнал де Жекса на край сцены и уже занёс саблю для смертельного удара, но в тот же самый миг художник подскочил и выплеснул Джеку в лицо ведро белой краски.

Наступило короткое затишье. Затем де Жекс сменил позицию: он готовился спрыгнуть в секцию ударных, теперь же ему надо было сделать выпад Джеку в сердце. Он почти изготовился, когда Гендель, стоящий под ним в яме, выбросил жезл вверх, перехватил двумя руками и, размахнувшись, как косарь, саданул иезуита по щиколотке. Удар был так силён, что скользкий от крови башмак сорвался в пустоту. За ним последовал и де Жекс. Он рухнул в литавру. Правые рука и нога пробили кожу огромного медного котла. Левые дёргались над ободом, как клешни омара, который не хочет, чтобы его сварили.

Гендель от удара едва не потерял равновесие. Де Жекс окровавленной рукой сгрёб его кружевной галстук и дёрнул, пытаясь выбраться из литавры. Элиза, не успев ничего подумать, схватила виолончель за подставку для струн, одновременно опуская гриф к полу, и метнула по высокой дуге. Виолончель пронеслась через апогей и пошла вниз, как боевое копьё, тяжёлым шпилем вперёд. Шпиль вонзился иезуиту в грудь. Виолончель замерла под углом, сопроводив нездешним аккордом последний вздох де Жекса. Тот выпустил галстук Генделя.

Композитор поднял с пола жезл и оправил парик.

— Пятая страница, со второго такта! — крикнул он, хотя музыканты не торопились возвращаться в яму.

Элиза огляделась и увидела на месте, где был Джек, расплесканную лужу краски. Белые следы вели за сцену к Юникорн-корту.

Она думала о «предсказании», как выразился Джек; на Элизин взгляд, это было скорее твёрдое обещание, данное двенадцать лет назад в малом салоне парижского особняка Аркашонов в присутствии Людовика XIV. Как на грех, точная формулировка вылетела у неё из головы. Что-то в том смысле, что Джек не увидит её лица и не услышит её голоса до своего смертного дня. Элиза очень серьёзно относилась к своим обещаниям и сейчас, вспоминая события последних минут, с удовлетворением убедилась, что не нарушила слова. Джек её не видел, потому что всё время смотрел на де Жекса (по крайней мере, пока ему не выплеснули в лицо краску). А она не сказала ни слова, которое он мог бы услышать.

А теперь он сбежал и не может ни видеть её, ни слышать.

Она обернулась к зрительному залу. Музыканты и актёры смотрели на неё из углов, будто ожидая реплики.

— Можно выходить, — объявила Элиза. — Джек Шафто покинул здание.

— Что вы ему сказали?! — переспросил Даниель.

— Вы меня слышали, — отвечал Роджер, потом, устав от взглядов и гримас Даниеля, добавил: — Да уж.

— Да уж?! Как прикажете это понимать?

— Вы иногда берёте совершенно проповеднический тон. Думаю, это неизжитое влияние Дрейка.

— Я просто благоразумен. Что, если Болингброк потребует доказательств? Я представления не имею, где Джек!

— Даниель, оглядитесь.

Даниель огляделся. Они с Роджером стояли на углу Голден-сквер, рядом с табором дорогих экипажей и хороших коней: полевой ставкой вигов. Исаак уже уехал домой в фаэтоне. Могавки проносились галопом, выкрикивая новости и потрясая шифрованными посланиями. В доме Болингброка ставни были закрыты, занавеси опущены, свечи почти не горели; никто не знал, где хозяин. По слухам, он уехал в клуб.

— Смотрите, — сказал Роджер. — Мы победили.

— Откуда вы знаете?!

— Просто знаю.

— Откуда?

— Увидел по его лицу.

Роджер дал понять, что разговор окончен: не словом, не жестом, а какой-то переменой во взгляде. Он подошёл к отряду могавков, стоявших рядом с конями, и объявил: «Мы победили. Распространите весть. Зажгите маяки». Затем повернулся и зашагал к кучке сановников. Могавки у него за спиной закричали: «Виват!» Вскоре крик подхватила вся площадь.

Даниель не сразу присоединился к общему ликованию, но уж когда присоединился, то от всей души. Такова политика: гнусна, иррациональна и всё же лучше войны. Роджера чествуют, потому что он победил. Что такое победа? Это когда тебя чествуют. И Даниель горланил так, как только позволяли пересохшая глотка и старческие рёбра, дивясь, что люди сбегаются со всех сторон. Не только знать из особняков, но и сброд с освещённых кострами полей на севере, все теснились вокруг Роджера и кричали: «Виват!» Не потому, что соглашались с его позицией или хотя бы знали, кто он такой, а потому что он явно был героем дня.