Александр Быков: Стылый ветер

...Потом привязали ее к столбу возле пылающего костра. За руки, заведя их за спину, за плечи и возле щиколоток, затянув веревки так, что она даже не могла шелохнуться. В костер подбросили дров. Расселись кругом, заунывно, хором затянули странную песню. То ли заклинание, то ли молитву. Но слов не разобрать.

А один, тощий, седой, стал бить в бубен. Ходил кругами, выкрикивая непонятное, и словно некая тяжесть ложилась ей на шею, на грудь... И ее сердце уже билось, кажется, у самого горла. Невозможно пошевелиться, даже вздохнуть. Седой говорил ей Слова. Слова были как искалеченные звери, которые забрались в голову и боятся выйти наружу.

О боже! Пустите меня. Пустите!..

Она открыла глаза. Огонь костра совсем рядом. Но не обжигает. Тощий, седой, с бубном в руке, наклонился совсем близко. Неподвижный зелено-желтый зрачок его правого глаза и искореженное, словно от паралича, в морщинах лицо... Плеснуло чем-то дурманяще-кислым...

Лачуга из дикого камня. За открытой дверью скошенный луг. Охапка сена на полу, под ногами. Колется...

Ольга с ужасом взвизгнула.

«Это не мои ноги. Другие. Стоптанные долгой дорогой. И чуть выше щиколотки красные полосы, словно натерло. Руки тоже не той. Боже! Где я? Так. Стоп. По порядку... Я легла спать. Спокойно легла спать. У себя дома... Ну да. Чуть простыла. Температура, наверное. И потом этот кошмар: шаман, костер... Но сейчас-то я проснулась или все еще сплю?»

Рука касается прохладных серых камней.

Настоящая, грубая кладка из дикого камня и пьянящий запах свежего сена. Одернула грязную рубаху до колен.

«Не моя. И под ней ничего. Совсем!

Кто там у входа? Хорошо. Предположим, что это игра. Как в книжке. Как у Олдей или там у Желязны... Кто-то взял да и бросил меня в этот мир... Кто? Зачем?.. И какого черта?! Я ж не просила... Но ведь это Настоящее Приключение! Как у Алисы в Стране чудес... Жутко интересно. Тот, который у входа, он что — страж?

Ну, хватит. Просто сидит человек. Обычный. Без копыт и рогов».

Ольга осторожно вышла из двери.

— Куда?

Она испуганно обернулась на неприятный, с хрипотцой голос.

— Меня не узнаешь что ли, крошка?

Толстый и наглый. Улыбка такая нехорошая.

— Мария! Ты что, снова оглохла? Сядь.

Схватил ее за руку и посадил рядом с собой на сено:

— Правда не помнишь меня?

— Не помню.

— Вот те на. Может, ты и себя не помнишь?.. Йезус! Была дура-дурой, а стала совсем без ума! И это — святой. Это — вылечил... Испортил он тебя, девка. Как пить дать — испортил. В конвульсиях, говорит, теперь биться не будет, но умом, может, того... Не соврал, значит... Ладно. За водой сходи. Там котелок. — И толстый махнул неопределенно за спину, в сторону дома.

Густав торопился... Утро обещало быть солнечным. Туман вдоль ручья уже стал рассеиваться, и добыча приятно щекотала подмышку.

«Вот и они. Уже жрут что-то. Небось, остатки добытого позавчера сыра... Ну дурочка-то, понятно. Ей скажут, она и ест. Но Франко! Не появись я, так и сожрали бы все сами. Ладно, запомним, толстый дружок».

И, выходя из леса, Густав намеренно наступил на сухую ветку.

Франко дернулся нервно. Зашарил рукой, нащупывая в сене клюку.

«Трусливый слабак. Потому он и жив еще, что я в любой момент могу... — подумал Густав. — А Мария спокойна. В глазах ни тени испуга. Словно не она шарахалась от каждой тени! Словно не трепетала, как курочка, которой сейчас свернут шею, при виде каждого турка... Видно, и правда Старик ее излечил. Был бы толк».

Франко как раз встал, грозно опершись о посох, когда Густав тихо подошел к нему со спины. Сейчас он одним ударом кинжала мог бы прикончить засранца. Обманывать Франко всегда было приятно. Уж больно он прост.

Густав сел на сено и лениво спросил:

— Ну, делиться-то будете? Или так все сами и сожрете?

Ольга размышляла: «Странно. Неловко и дико. Да просто невозможно. Но вот — сижу. Ем. Пью воду из ручья. И ощипываю кур, которых наверняка где-то украли эти бродяги.

У одного — длинный нос и хитрые, с прищуром, глаза. Говорит — не поймешь с каким акцентом. А другой, толстяк, косится на меня плотоядно. В глазах неприкрытая похоть. Почему они называют меня Марией?.. Да, конечно. Когда набирала воду в заводи, я увидела свое отражение... Девчонка лет шестнадцати-семнадцати. Грязная. Нездорового вида. С лицом ангелочка. Странно, непонятно и жутко ощущать себя в чужом теле. В чужом. А где же мое? Где я вообще?.. Только без паники. Разберемся. Постепенно. Сами мне все расскажут. Они думают, что я ничего не помню. Лечил меня кто-то».