Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

Павел заскрипел от злости зубами.

— Дай хоть закурить, — подал голос Студент.

— Буду я еще на вас свои сигареты тратить.

— Мои возьми, в куртке в левом кармане, — сказал Леха.

— Ладно, стойте, — ответил конвойный.

Он достал пачку из кармана Чечелева, подкурил сразу три сигареты. По одной сунул в губы штрафникам, одну оставил себе, сделал глубокую затяжку. Пачку положил в свой карман.

— Э! Верни. Не твое, — жестко потребовал Леха, удерживая в уголке рта сигарету, исходящую сизым дымком.

— Тебе они уже не понадобятся, — усмехнулся мужик. — А перед расстрелом покурить дадут, не переживай.

— Откуда вы только беретесь такие! — зло выдохнул Студент.

— Откуда и все, — парировал спокойно конвойный. — Только одни людьми остаются, а другие становятся трусами, дезертирами и даже предателями.

— Эк у тебя все просто, — хмыкнул Павел, удерживая сигарету тем же макаром, что и Чечелев.

— Может, просто, может, сложно, — покладисто согласился мужик. — Живу, как умею, воюю не хуже других. За чужими спинами не прячусь. Даст бог, выживу. Нет… — конвойный вздохнул, — значит, помирать буду. Покурили? Все. Шагом марш.

Более чем через час неспешной ходьбы — парни особо-то и не спешили, знали, что их ждет, — добрались до здания, где расположился особый отдел того самого батальона, куда обращался раненый капитан. Пока добирались, группу трижды останавливали, проверяли документы у конвойного, спрашивали, куда он ведет задержанных, кто они такие. После чего отпускали.

И Гусев, и Чечелев очень надеялись встретить кого-нибудь из своих. Но все их чаяния остались тщетны.

Последний раз группу остановили уже у самого здания. После стандартной проверки появился офицер в звании лейтенанта с опознавательными эмблемами внутренних войск. Совсем молодой парень, не больше двадцати трех лет. Он записал в свой потрепанный распухший блокнот данные конвойного, штрафников, выдал сопровождающему расписку и отпустил солдата.

После этой короткой процедуры лейтенант сопроводил парней в подвальное помещение здания. В подвале их встретил прапорщик — невысокий коренастый мужик лет тридцати пяти. Здесь, внизу, ничего не пострадало от бесконечных обстрелов. Помещение уже давным-давно было приспособлено как раз для содержания задержанных, их допросов и прочего, неразрывно связанного со следствием и дознанием.

Когда парней подвели к дверям камеры, с противоположной стороны коридора к ней подошел еще один лейтенант, примерно того же возраста, что и первый, и тоже перепоясанный портупеей с кобурой. Его сопровождали вооруженные карабинами двое солдат внутренних войск.

Подошедший лейтенант прошуршал бумагами, извлеченными из картонного скоросшивателя.

— Прапорщик, открывайте, — распорядился офицер. — Забираю Никитина и Семаго. Вот здесь распишитесь.

Лейтенант поднес раскрытый скоросшиватель с бумагами к прапорщику.

Тот, почти не глядя, поставил роспись, закрыл прозрачную авторучку синим колпачком, убрал в нагрудный карман. Привычная процедура. Он уже не в первый раз подписывал такие бумаги. Звякнул небольшой связкой ключей на металлическом кольце. Вставил ключ в висящий на двери камеры замок, открыл его, с лязгом вытащил из проушин, с еще б о льшим лязгом поднял специальный дверной запор, потянул тяжелую дверь на себя.

На парней пахнуло застоявшейся вонью камеры.

— Никитин, Семаго! На выход! — распорядился лейтенант.

Никто не выходил.

— Непонятно сказал?! — повысил голос офицер.

Спустя некоторое время вышел человек в засаленной, прокопченной, местами прогоревшей полевой форме, без ремня и шнурков в берцах. Он неуверенно остановился на выходе.

— Фамилия? — спросил лейтенант.

— Рядовой Семаго, — ответил человек, низко опустив голову.

— Осужденный Семаго, — поправил его офицер.

Рядовой ничего не ответил.

— К стене его, — распорядился лейтенант.

Солдаты поставили человека лицом к стене, завели руки за спину, сковали наручниками.

— Долго мне ждать?! — недовольно крикнул молодой офицер в распахнутую дверь.

Никакой реакции не последовало.

— Давай, — кивнул он солдатам.

Те исчезли в темноте камеры. Оттуда послышались сдавленные выкрики:

— Не трогайте меня! Не пойду! Нет!

Донеслись глухие удары и болезненные стоны.

В коридор вытащили еще одного.

Офицер, приведший парней, развязал им руки. Забрал ремни и шнурки.