— А сейчас какие шансы у нашего Тилы? — спросил он Джованни, и тот с притворной задумчивостью потер подбородок.
— Хм, дай-ка прикинуть... Сто к одному? Не в пользу бедняги Грифонетто, разумеется. О-о, смотри, смотри, я прав.
Действительно, все закончилось на удивление быстро. Грифонетто Бальони не был худосочным, но мощи и ярости Тилы мог противопоставить лишь свою изворотливость и склонность к подлости. Это, случается, приносит победы на поле брани, но редко спасает в битвах один на один. Тила наступал на противника, нагнув голову и вращая над ней боевым топором, и Грифонетто оставалось лишь уворачиваться, шарахаясь от широкого лезвия, сверкающего на солнце. В какое-то мгновение он от отчаяния осмелел и кинулся в атаку: его меч скрестился с клинком топора, жалобно задрожав и едва не переломившись надвое.
Чезаре с жадностью следил за сражением, жалея, что не может принять в нем участие — и не только оттого, что ордалия священна, в нее нельзя вмешиваться никому, но и оттого, что он был сыном Папы. Лишь благодаря его действиям в замке сражение, разворачивающееся сейчас на его глазах, стало возможным, но та заварушка стала, вероятно, последним подобным приключением для него. И от сознания этого Чезаре хотелось завопить во все горло, обнажить меч и кинуться Тиле на подмогу.
Тот, впрочем, справился и сам. Площадь вновь огласилась звоном скрестившегося железа: удар, другой, третий. А потом раздался ужасный хруст ломающихся костей, и Грифонетто, хрипя и булькая кровью, кулем рухнул наземь к ногам своего кузена. Перуджа приветствовала победителя воем, показавшим, что здесь еще не забыты времена, когда чернь упивалась зрелищем гладиаторских боев. Тила вскинул топор над головой и победно заревел. Толпа вторила ему в полном экстазе.
— Славно! — крикнул Джованни Медичи, аплодируя вместе со всеми. — Я не знаю, что ты сотворил там, в той комнате, Чезаре, с дверью. Но что бы оно ни было, это сделало нашего друга Джанпаоло тираном Перуджи! Браво, Бальони! Браво, Борджиа!
Чезаре аплодировал тоже, стараясь отделаться от странного чувства, вызванного в нем этими словами. Это был страх — он впервые раскрыл перед кем-то, кроме членов семьи, свою тайну; и это была гордость — потому что, в самом деле, он смог; и еще удивление, потому что Чезаре осознал, что теперь город сполна принадлежит его горластому другу, лишь когда Джованни озвучил это. Но сильнее всего прочего оказалось чувство, шевельнувшееся в душе Чезаре Борджиа не впервые, однако впервые оформившееся в этот день, на этой площади, залитой кровью, под восторженные крики толпы. Имя этому чувству — честолюбие.
Ибо если сила, дарованная Чезаре Борджиа Господом, отцом и фигуркой быка, сделала Тилу Бальони тираном Перуджи, то кем же эта сила способна сделать самого Чезаре Борджиа?
1495 год
— А вот эти жемчуга, мадонна? Они оттенят белизну вашей кожи и к тому же гармонируют с шитьем на корсаже...
— Не знаю, — капризно сказала Лукреция Борджиа, трогая тонким пальчиком нитку великолепных, каждая с горошину величиной, бусин, свешивающихся из шкатулки. — Мой брат Хуан говорит, жемчуг делает меня чересчур бледной.
— В таком случае эти кораллы. Они подчеркнут сочность ваших медовых уст и...
— Гхм!
Суровое покашливание, донесшееся от двери, заставило ювелира Бальцатти вздрогнуть и обернуться, словно загнанного зайца. В дверях, широко расставив ноги и постукивая себя хлыстом по голенищу высокого сапога для верховой езды, стоял Чезаре Борджиа. Вид у него был самый что ни на есть строгий. Лукреция хихикнула и прижала ладонь к губам, метнув в растерявшегося ювелира хитрый взгляд — а потом птичкой сорвалась с места и повисла у брата на шее.
— Чезаре, ты приехал! Отец говорил, ты не сможешь.
— Как я мог не приехать к моей сестренке в такое важное для нее время? — Чезаре нежно коснулся губами виска Лукреции и бережно поставил ее на землю. В его объятиях она, и без того маленькая и тонкая, ощущала себя совсем невесомой. — И, вижу, успел как раз вовремя.
Лукреция в ответ на его посуровевший тон невинно захлопала глазами.
— Это мессир Бальцатти, ювелир. Батюшка прислал его, чтобы я выбрала украшения к венчальному платью.
— Истинно так, ваша светлость, — ювелир, уже придя в себя, согнулся в подобострастном поклоне, заискивающе поглядывая на сына Папы. — Его святейшество распорядился предоставить его дочери на выбор лучшие драгоценности, какие только найдутся в Риме, и я поспешил исполнить святейшую волю...
Читать дальше