Лев Соколов - Последний брат

— Порка за нарушение дисциплины! — бушевал Геннадий, гневно хмуря брови. — Стоило тебе приезжать в столицу из твоего Траянополя. Драть задницу тебе могли и там! Для дурака везде найдется плеть! И что я скажу твоему отцу, который поручил тебя моей опеке? Что я отвечу, если он спросит, как ты?

— Скажите правду — что его сын из лучших учеников в школе, — не поднимая глаз посоветовал Трофим.

Геннадий досадливо крякнул. Этого, в общем, отрицать было нельзя.

— А моя дочь тоже хороша… И ты, болван! Если лезешь в неприятности по бабскому слову!

— Эрини-то тут причем? — спросил Трофим.

— Да, ты мне еще поквакай! — духарился Геннадий. — Я что дурак по-твоему, не вижу, если у дочери на сердце неладно. Расспросил, а у неё слезы в два ручья, да сопли пузырями: виноватая я!… Ладно, каждый отвечает за свое. Это вам на будущее наука. Пошли обедать.

И Трофим понял, почему Геннадий сказал «Вам наука», только когда они сели за стол. Потому что сидели они собственно втроем, Трофим, Геннадий и Панфоя. А вот Эрини не сидела, а так… ерзала и охала, периодически закусывая губу и привставая.

— Зря так, Геннадий, — сказал Трофим, отложив ложку. — Ты мой опекун, и мне вместо отца здесь отцом назначен. И дочь твоя пока в твоей власти. Но когда мы поженимся, я её пороть никогда не буду. И тебе не дам. Особенно по… пониже спины.

— Ну и дурак, — буркнул Геннадий. — В Библии сказано, что отлепится чадо от родителей, а поженившись, станут супруги единой плотью. Вот и отвечайте за свою дурь как единая плоть. Тебе порка, и ей порка. Пороть он не будет… Ишь… Может и не будешь. Я вон, свою Панфою сроду пальцем не тронул. — Он глянул на жену. — Правду говорю, нет?

— Святая правда, — кивнула Панфоя. — Ни разу не бывало.

— А почему? — Вопросительно поднял палец Геннадий.

— Не было нужды, — пожала плечами Панфоя. — Все что надо еще батюшка мой розгой вразумил.

Трофим и Эрини одновременно вздохнули.

Трофим очнулся от воспоминаний. Все это было давно. А сейчас он приближался к оптиону у ворот все ближе. Подходила его очередь. Он сдал оптиону глиняную табличку и вышел на улицу. Увольнительная. Его ждала Эрини. Замечательный день.

Из их контубернии последним из ворот школы вышел Юлхуш.

— Ну, и куда мы направимся? — спросил Тит, когда Юлхуш присоединился к ним.

— Куда направится Трофим, я знаю. — Лукаво улыбнулся Улеб.

Трофим в ответ со спокойной улыбкой развел руками, мол, да, всем давно известно, чего уж там.

— У нас тоже есть свои дела, — тихонько хлопнув Амара по плечу, сказал Юлхуш.

Амар согласно кивнул.

— У всех есть свои дела, — пробурчал Тит. — Контуберналы, это прекрасно, что вы отдаете должное подругам. С Трофима и спрос невелик. — Тит пренебрежительно махнул рукой. — Он у нас уже человек для свободы потерянный, почти семейный. Как писал старик Лукреций — консуэтудо консиннат аморэм — привычка вызывает любовь. Вот он и бежит под крыло своей Эрини. Ему там и хорошо, и покойно.

— Хорошо — да. А покойно, это уж я не знаю, — засмеялся Трофим. — Эрини не очень соответствует своему имени. Спокойной она бывает редко.

— Не суть, — отмахнулся Тит. — Я не вдаюсь в подробности. Мне совершенно не нужно знать, какой знатной патрикианке Улеб помогает пережить тяжкую разлуку с мужем, и у сдобненьких дочек какого булочника могут родиться подозрительно раскосые дети, если кое-кто из степных жеребцов не натянет вовремя удила.

— У него действительно большие уши, — пробормотал Амар, искоса взглянув на Тита и толкнув Юлхуша в бок. — Надо бы их как-нибудь ночью слегка укоротить… А?

— Ага, — согласился Юлхуш.

— Нет, надо просто познакомить его с такой девкой, чтоб он с неё не слезал, — сказал Улеб. — Или она с него. Тогда у него не будет времени глядеть в чужие окна.

— Спокойно! — Поднял руки Тит. — Старина Тит сам найдет себе грудь, на которой уютно поместится и он сам, и его уши.

— Никогда не понимал твоего пристрастия к необъятным бабам, — пожал плечами Улеб.

— О вкусах не дискутируют, — ухмыльнулся Тит. — Кому-то нравится валяться на костях, кому-то на мягкой подушке. Кроме того, некоторым просто не дано оценить толстушек. У них ведь трудно добраться до потаенного. Для этого, знаешь, нужна некоторая… длина.

— Ты всегда выражаешься слишком украсно, — состроил серьезное лицо Улеб. — Из-за этого я обычно понимаю одно твое слово из десяти. Но сейчас, сдается, ты меня оскорбляешь?

— Можешь попробовать отомстить мне в фехтовальном зале, на мечах, — великодушно разрешил Тит.