Дмитрий Богуцкий: Череп Робеспьера

— Прекрасно, — удовлетворенно произнес Ла Пуассон, салютуя ему мечом. — Прошу всех в сад, к барьеру.

Публика потянулась вслед за дуэлянтами в сад, предвкушая противозаконное зрелище. Звать полицию никто и не подумал.

Карлик, оставшийся охранять череп Робеспьера, почувствовал, как стол под зеленым сукном покачнулся у него под ногами. Он резко обернулся, выхватив взведенный пистолет из-за цветастого пояса. Но там не оказалось ничего опасного, только один старый знакомый.

— Привет, Буссенар, — сказал карлик, опуская пистолет. — Давно не виделись.

— Привет, Робер, — белозубо оскалился Буссенар. — Давно.

И от всей души дернул сукно на себя.

— Он убьет вашего командира, — произнесла Жаннетт, глядя в сторону, куда-то в толпу, прикрыв губы раскрытым веером.

Сагит, которому не хватало лексикона, чтобы остановить произошедшую против его плана дуэльную замену, встревоженно оглянулся:

— Пусть попробует.

— И вы тоже погибнете. Вы хоть знаете, на что Ален готов пойти ради этого черепа? Что он сделает ради него? Вы знаете, зачем он ему, что ему пообещали? Лига Заката озолотит его. Это такое тайное общество. Они надеются повлиять посредством этого черепа на разум, когда-то обитавший в нем, изменить прошлое, отменить все наши поражения, безумцы. Они уже меняли прошлое не раз, безуспешно, но упорно.

Ален раскопал могилу Баха, чтобы тот не написал свое «Музыкальное приношение», знаменитую токкату ре минор, и поэтому прусский король Фридрих не создал бы Прусское государство так быстро и оно не смогло бы противостоять Наполеону. Но битва при Лейпциге всё равно состоялась. Состоялась даже раньше на два года, и Наполеон опять проиграл ее.

История как вода — в нее бросаешь камень, и она бурлит и расступается, но только для того, чтобы вновь сомкнуться, и брошенный камень канет в по-прежнему текущей воде как не был никогда.

Но пока история бунтует и выходит из берегов. И меж этих волн происходит удивительное. Например, мой обожаемый караибский некромансер не может умереть. Ни от огня, ни воды, ни дерева, ни металла — и потому бесстрашно пускается в любой бой. Поверьте — я многое пробовала. Как хищная рыба, он ныряет в воды времени. Он считает себя избранным. Вы хоть слово понимаете?

— На всякую умную рыбу найдется крючок хитрее, — ответил Сагит по-башкирски. Работая локтями, он начал выбираться из толпы — он увидел Буссенара на другой стороне сада.

А поединок вот-вот должен был начаться.

Ла Пуассон и Савичев встали в противоположных концах длинного зимнего сада, среди стен, отделанных диким камнем. Француз несколько раз взмахнул мечом, Савичев проверил заряды и порох на полках.

— Ну, что ж, — произнес Ла Пуассон, — все готовы?

О да, все были вполне готовы. Савичев поднял стволы пистолета вверх, выдвинул челюсть. А Ла Пуассон, пригнувшись, бросился вперед.

Савичев хорошо стрелял. И первая пуля попала прямо в цель. Остановила бегущего француза, ударив прямо в одну из ряда серебряных пуговиц на его груди, свинец смялся, расплющив пуговицу, медленно отпал от серебра и скатился на брусчатку сада. Все ахнули, Ла Пуассон оглушенно оступился, хрипло засмеялся, выравниваясь, болезненно плюнув кровью, перекинул меч в другую руку и кинулся в пороховой дым.

Второй выстрел едва не вывернул меч из его руки, пуля отразилась от стали и улетела куда-то в толпу. Там закричали. Ла Пуассон, не обращая внимания ни на что, бежал к Савичеву, подняв лезвие над головой. Десять шагов. Пять. Савичев стоял боком, рука за спиной, француз на прицеле, палец на спуске.

В шаге от удара Савичев хладнокровно выстрелил Ла Пуассону в лицо — вспышка пороха, глухое шипение дым с полки, но нет выстрела! Осечка!

— Вот так! — выкрикнул Ла Пуассон, рубя сплеча.

Лезвие врезалось в ствол пистолета, которым Савичев заслонился. Удар тяжелого лезвия свернул и пистолет и руку, его державшую, сбил Савичева с ног и толкнул в толпу. Публика с воплями разбегалась.

Ла Пуассон, улыбаясь, шагнул к стонавшему сквозь стиснутые зубы русскому капитану и замер, не занеся меча. На балконе второго этажа стоял дикарь Сагит в позе принца Датского, со знакомым черепом в руке. Ла Пуассон беспомощно огляделся, а Сагит значительно кивнул, мол, тот самый, не сомневайся.

— Нужон? — спросил он. — Тогда давай за мной. — И шагнул с балкона во тьму галереи.

Ла Пуассон, не размышляя, оставил Савичева и бросился следом.

Через месяц уже вполне излечившийся от ранения на непредвиденной дуэли Савичев лежал на заправленной постели в мундире, читал Де Сада, голландского, еще нелегального издания, морщился и пил сельтерскую воду прямо из бутылки. Голова после вчерашнего гульбища с господами конногвардейцами болела.