Дмитрий Богуцкий - Череп Робеспьера

— Я все-таки приду, — ответил Савичев, бледно улыбаясь. — Если дама в беде…

— Дама никого и ни о чем не просила, — Жаннетт злобно щелкнула веером. — И вы мне не поможете. Ла Пуассон опасный человек. Прощайте.

Савичев смотрел, как она уходит по зеленой лужайке к своей коляске. А Сагит метким взглядом стрелка наблюдал за тем, как Ла Пуассон беседует со своим старым знакомым — арапом Буссенаром. Буссенар беседе был вовсе не рад. С этим Ла Пуассоном вообще кто-нибудь говорить рад?

— Опасный человек, — пробормотал Савичев.

— Башлыктар, — обратился к нему Сагит. — Командир, таких врагов нельзя оставлять. Воду отравит, траву сведет, своего добьется. Сколько наших он убил?

— Достаточно, — едва слышно ответил Савичев. — С него достаточно. Готовься. Вечером едем в Шато де О. На бал. Ла Пуассон — подлец. А подлецу я не дам спуску.

Сагит остался доволен. Не придется искать это самое Шато де О в одиночку.

Будет ночь, и будет время.

Ночь над Шато де О стояла замечательная. Самое то, чтоб лошадей угонять. Сагит знал в этом толк. Тесть Сагита за его первую и любимую жену Улдус требовал тысячу лошадей, и Сагит их ему однажды пригнал. Потому и время после свадьбы оказалось совсем не медом намазано. Пару искателей справедливости пришлось оставить в степи остывать со стрелой в груди. Их роды забурлили, старейшины потребовали ответа за убитых. Пришлось уйти на войну, а тестю — отдать ту тысячу коней в армию, вместо ограбленных родов. Так вот. Пришлось воевать с уруским добровольческим полком — в своем Первом Башкирском его не привечали. А уже зимой, после Березины, к ним и отбившийся от своих Инныпъин пристал.

Давно это было, но Сагит никогда врагов за спиной не оставлял, тем более таких, что с мертвецами говорят. Не в его это было обычае.

Дом на Шато де О напоминал крепость с высокими стенами, выложенными сумрачным диким камнем, и черепичными крышами. Но внутри оказалось не в пример ярче и веселее, чем выглядело снаружи.

И они действительно отлично вписались.

Предстоящий торг собрал всех пресыщенных и уродливых людей этого города. Были дворяне из новых — в масках, пили шампанское из алых бокалов. Были пьяные музыканты, тоже в масках, но дель арте. Были молчаливые эфиопы в иззолоченных кафтанах — прислуга господ. Бледные и голодные художники, степенные вольные каменщики в вице-мундирах, успешные содержанки в бриллиантах и страусиных перьях, с обнаженными шеями, и еще более голые, крашенные под статуи бляди, весь уродливый сор огромного города собрался на сомнительное развлечение в свете колеблющихся свечей.

— Римские ночи, — буркнул мрачный и желающий неприятностей Савичев. — Каракалла был бы в восторге. Ох, Европа…

Сагит безучастно наблюдал за танцовщицей, исполнявшей танец живота прямо на столе с яствами, а Буссенар только белые зубы скалил.

— Вы все-таки пришли, — холодно приветствовала их госпожа Сансон в главной круглой зале, под заполненным народом балконом второго этажа, у накрытого зеленым сукном круглого стола.

— Явился непрошеным, — Савичев улыбнулся, поклонился всем телом, словно кол проглотивши, и ручку хозяйке поцеловал.

Сагит разглядывал ряд длинных прямых мечей со скругленными остриями, с рукоятями из кованого железа, в стеллаже полированного красного дерева на стене позади хозяйки.

— Замечательная коллекция, — произнес знакомый голос за спиной.

Сагит и Савичев оглянулись. Ла Пуассон улыбался новоприбывшим, сжав трость за спиной обеими ладонями.

— Славные орудия ремесла предков нашей замечательной хозяйки верно служили им, покуда те не перешли на гильотину. Вы не знали, господа? Отец и дед Жаннетт были палачами. Немало славных голов сняли они с плеч. Картуш, Луи Бурбон, Антуанетта, Дантон…

Жаннетт поморщилась. Савичев стал бледнее, чем был. Сагит только прищурился, размышляя, как ему убить этого болтуна — может, действительно осиновым колом, как Буссенар советовал? Арап боялся Ла Пуассона до потери чувств — Ла Пуассон обещал бедняге месть за предательство, и Сагит только угрозами и обещанием убить бывшего хозяина вынудил его идти с ними.

Жаннетт Сансон безразлично наблюдала за потерявшим дар речи Савичевым, хлопая сложенным веером по руке. Ла Пуассон сделал несколько шагов и взял ее под руку кончиками пальцев:

— Мы, пожалуй, начнем, дорогая, — мило улыбнулся он ей, что контрастировало с гримасой русского капитана. Однако вот какой пассаж. Девице таких кровей действительно уместно ходить под руку только с пиратом. Презренные ремесла, низкие люди… Савичев был уязвлен до глубины души. Но кроме себя винить было некого, девица с самого начала честно давала ему от ворот поворот.