Евгений Шалашов - Лихое время. «Жизнь за Царя»

Яков – старый боевой холоп, матерщинник, а еще – наставник и советчик – лежал с самого края. Лицо было чистым, не заострившимся. В открытых глазах – ехидная усмешка. Воевода, сдерживая рыдания, закрыл старику глаза и, поцеловав в лоб, прикрыл лицо тряпицей…

– Вот так-то, воевода, – устало сказал Костромитинов. – Отошли на полдня пути, место выбрали. Ну, дождались. А тут, как на грех, у ляхов жеребец заржал, а наша кобыла откликнулась. Ляхи, твари битые, сразу насторожились, коней пришпорили. А мы еще только-только деревья валить приготовились… Ускакали бы они, если бы не Яков. Он вскочил да стрелы стал метать. Троих, а то и четверых уложил. Пятого не успел – лях, что на попа похож, из пистоля стрельнул… Ну, мы деревья уронили, пальнули, да ляхов в бердыши взяли. Худой я начальник, коли промахи такие делаю…

Котов, которому и самому было тошно, обняв служилого дворянина, попытался его успокоить:

– Вас и было-то два десятка супротив сорока. В чем промах-то? Так все продумать нельзя.

– Надо было кобылу подальше увести. Да и убитых меньше могло быть. Эх, – вздохнул дворянин. – Учишь их, учишь, а робеют, когда их сверху рубят. А надо-то – на бердыш саблю взять, оттолкнуть да рубануть! Куда-нибудь попадешь – хоть в коня, хоть во всадника! А ляхи хорошо бились, – с уважением сказал Костромитинов. – Ихний главный, что с красной мордой, даром что пьяный, а двух успел зарубить, пока я его не достал.

– Грамоты взяли?

– Как велено было, – кивнул Леонтий Силыч и вытащил из-за пазухи футляр. – Все, что нашли – и у красномордого, и у этого, что на попа похож. А панов мы в лесочек стащили. Закапывать не стали, не до того было…

Отец Антоний, как он и говорил Авраамию, умер после ледостава. С той поры прошел год без малого. Не тот, совсем не тот стал келарь, что воинов в бой водил и с королями не боялся пререкаться. Может, смерть последнего друга (можно ли считать другом авву Антония, чье имя теперь произносят с придыханием, ровно имя преподобного?), может, дурные вести, что приходили со всех сторон? Да и возраст. Как-никак, на седьмой десяток перевалило, а когда убивают молодых и здоровых, думаешь, что вроде чужой век живешь. Погодная запись, названная «Повестью Смутного времени», писалась плохо. Мысли, сидевшие в голове, путались, буквы не хотели слагаться в строчки, а чернила сохли прямо на пере, которое летописец забывал донести до бумаги. А коли доносил, получались кляксы, не желающие облачаться в буковицы и слова. Старец пачкал бумагу, комкал листы и бросал их в угол, где накопилась изрядная куча. Но чаще всего Авраамий просто сидел перед аналоем, уставившись в одну точку, положив подбородок на сжатые кулаки…

Видеть никого не хотелось, разговоры вести – тем паче. На служку, что пытался выгрести мусор из углов, так рыкнул, что малец лужу с перепуга напустил. Впору бы принять обет молчания или благословиться на Великую Схиму, но для этого надо идти к игумену, а сил едва хватало, чтобы выйти к обедне.

В последние дни Авраамий перестал ходить в трапезную, а хлеб и сушеную рыбу, что приносил келейник, оставлял нетронутой. Вот так и в нынешнее утро. Сидел, уставившись в одну точку, когда услышал:

– Будь здрав, брат Авраамий. Чего в темноте-то сидишь?

Келарь прищурил глаза, углядел нового игумена – отца Иринарха. С его появлением тесная келия стала еще меньше.

– А чего свечи-то зря жечь? – равнодушно отозвался Авраамий. Спохватившись, встал, поклонился владыке и, с трудом разогнувшись (поморщился, услышав скрип в пояснице!), подошел к настоятелю, склонив голову:

– Благослови, отче!

Отец Иринарх, еще без должной сноровки, вздел десницу в пасторском благословлении, а потом поприветствовал, как равного, – щека к щеке. Всмотревшись в лицо Палицына, настоятель покачал головой:

– Да, брат… Краше в домовину кладут. Слышал, в трапезную не ходишь, в келии пищу не принимаешь. Никак, к Великой Схиме готовишься?

– Благословишь, отче? – с надеждой спросил Палицын.

– На Великую Схиму? – переспросил игумен, присев на жесткое ложе и выставив вперед посох. Подумав, сказал: – Благословить-то благословлю… Только всему свое время. Как же ты схиму принимать собираешься, ежели послушания не исполнишь? Отец Антоний, Царствие Ему Небесное, когда смерть узрел, сказал, что старец Авраамий урок получил – летопись новую написать, где все должно быть рассказано, как оно было.

– Другие напишут, – глухо отозвался келарь. – Может, лучше меня…