Влад Савин: Страна Гонгури. Полная, с добавлениями

— Не в том дело! — твердо заявил Итин — все построим: города, заводы, корабли. Но не это главное — а то, чтобы люди все изменились. Чтобы каждый себя спросил: ты сейчас делом своим, словом и даже мечтой помогаешь приблизить, или наоборот? Чтобы каждый сперва за общее дело — и лишь после за себя. Впервые сейчас мы историей командуем, как машинист паровозом: куда мы захотим, туда она и двинется. — Паровоз без рельс не пойдет — заметил перевязанный боец — ему тоже путь надобен.

Солнце наконец ушло за горизонт — хотя закат еще горел багровым. Ветер совершенно стих, было тепло. Звенела река. А в небесной вышине одна за другой проступали звезды — крест Лебедя, клубок Стожар, ковш Кассиопеи, змея Дракона, линия Орла и лоскут Лиры — похожие на искры костра, взлетающие к небу. Сидя у этого костра на голой земле, среди верных товарищей, Гелий слушал их разговор и думал, как прекрасна жизнь в переломные эпохи истории — когда каждый день проходит не просто так, а приближая к великой цели — и как хорошо при этом быть молодым, знать, что лучшее — впереди, и верить в самую передовую идею, освещающую путь негаснущей красной звездой — быть воедино со всеми при самом передовом и великом свершении в истории человечества.

— Как взглянуть хочется, своими глазами — решился вставить он и свое слово — я бы всю жизнь отдал за один день там. И зачем Гонгури героя своего в конце назад вернул? Стал бы он там профессором истории, как предлагали. Зачем вернулся — из того мира в наш, обратно в тюрьму?

Все, вслед за товарищем Итиным и матросом, взглянули на него строго и осуждающе. И Гелий со страхом понял, что сказал что-то не то.

— А на тебя бы здесь рассчитывали? — сурово спросил Итин — Партия, Вождь, товарищи твои. А ты бы дезертировал — пусть даже и в коммунизм? Все захотят, куда легко — кто же тогда там встанет, где трудно? Революции — не по найму служат, а по долгу: там быть, куда дело пошлет!

— Правильно! — поддержал матрос — один раз себя пожалеешь, как сам не заметишь, что стал уже не наш, а «почти наш»: в расход пока не за что, а довериться уже нельзя. По мне, такой хуже явного врага — с тем хоть все ясно: пулю сразу! Что говорить — прочь из отряда: завтра с обозом до станции, и домой!

Матрос взглянул на товарища Итина, ожидая его поддержки. Гелий испугался, что комиссар скажет «да» — окончательно и бесповоротно. Но Итин, чуть промедлив, покачал головой — нет.

— Балуете вы парня! — буркнул матрос — я для его же пользы, чтобы гниль малейшую без жалости выжигать! Как к зубодеру идти — если вовремя, так чуть только, а промедлишь — и весь зуб рвать надо! Урок ему будет — как коммунизму правильно учиться!

— На первый раз — простим! — ответил Итин — по первости и молодости.

Матрос хотел что-то сказать — но промолчал. Другие тоже молчали. Раз товарищ Итин сказал — так и будет.

— У нас тоже в полку, в команде музыкантской был такой же малый, даже еще младше — сказал наконец перевязанный — из гимназистов был, и потешались мы над ним, и шпыняли почем зря, и не по вине, как прежде старослужащие молодого. А сейчас бы встретил — место бы свое у костра этого уступил, и паек последний отдал. Потому что спас он нас всех — оказался тем самым барабанщиком, о котором песню сложили:

— Не барабанщик был, о ком песня, а трубач — сказал второй боец — у Июль-Корани было, когда полк у «трехсотой» залег, огнем прижатый, и начали по нам уже их минометы пристреливаться. Надо вперед, броском — хоть половина добежит, и в штыковую — иначе все там останемся, и без пользы! А не решиться никак, потому что пулеметы — головы не поднять! И встал тогда первым трубач наш шестнадцатилетний, во весь рост, трубу вскинул — и сигнал к атаке, а вокруг него пули и осколки дождем. Если уж он — нам лежать стыдно стало: поднялись мы все дружно, штыки вперед, и пошли. А что после с ним случилось — так никто и не видел, из живых. И тела нигде не нашли.

— С кем спорить будешь: на моих глазах все было! — отмахнулся перевязанный боец — когда мы, с марша уставшие, все уснули, и тут «лешаки» подкрались, и часовых успели уже без выстрела снять.

— Не было никаких «лешаков» — сразу встрял матрос — были лишь обычные банды, каких много. Никто их толком не видел. Да если и были — с любым врагом просто: как увидел, так убей!