Влад Савин - Страна Гонгури. Полная, с добавлениями

— Тихо, тихо! — ответил Итин — не все сразу. Говорили мы с Вождем долго, и обо всем. Трудные годы позади остались — но другие дела нас ждут, тоже нелегкие. Но сказать обо всем сейчас никак нельзя, потому что не положено. Не всем подобает знать.

— Мы завсегда за революцию — сказал боец рядом с перевязанным — не выдадим. Неужели и нам — нельзя?

— А вот и не все! — вдруг гаркнул матрос, сторожко всматриваясь в темноту — а ну!

Все расступились, как по команде. На месте, вдруг оказавшемся пустым, стоял тот, кого звали Шкурой. Он был без винтовки и даже мешка, с одной миской в руке.

— Жрать пришел? — спросил матрос — ладно, клади свою порцию, и пошел вон. Последним возьмешь — чтобы людям после тебя в котел не лезть. А посуду общую потом все равно вымоем.

Все поспешно потянулись к общему котлу с кашей. Разговор сразу стих, стучали миски и ложки. Шкура стоял, отвернувшись, и молчал.

— Чего вынюхиваешь? — спросил матрос — ох, попался бы ты мне, когда я в ревтрибунале служил, или в чрезвычайке! Потому как правильно сейчас сказал товарищ комиссар — надо не просто мир новый построить, все эти заводы и города, но и материал человеческий просеять и очистить, как шлак ненужный выгнать из руды. Отличные ребята гибнут, как те сто у моста — как же такие как ты могут живыми оставаться?

Шкура медленно повернулся. Глаз его странно блеснул — будто он плакал. Отчего-то все вдруг разом посмотрели на него. И он сказал:

— Вы пели сейчас — а я там был. Я танк подбил. И последним остался — из ста.

Он смотрел на остальных исподлобья, а все смотрели на него, не зная, что ответить. Сто героев были легендой революции. Легендой — которой все верили. Никто из тех ста — не мог предать.

— Врешь, гад! — сказал матрос.

— Как вернемся, в бумагах проверьте — был ответ — там все записано. Оттого меня и не расстреляли — позволили искупить.

— Ну, ври давай! — разрешил матрос — расскажи, как товарищи все погибли геройски, а ты руки поднял!

— Я танк подбил! — последовал ответ — десять гранат последних осталось, и десятерых нас выбрали, из тех, кто еще не ранен. Я сам вызвался, добровольцем. Все ползли, и под танки, с гранатами вместе, кто сумел — а я прикинул, что и так попаду. Швырнул — и подбил. Я еще на подготовке первый был — хорошо научился гранату метать. Зачем помирать — если можно и танк подбить, и самому живым? Подбил — и вернулся.

— Ты с самого начала расскажи — велел товарищ Итин — а мы послушаем. И решим — можно ли тебе с людьми у костра.

Все раздвинулись еще шире, сели — на бревно, на камень, или просто наземь. Один Шкура остался стоять — на освещенном месте у костра; товарищи смотрели на него из темноты. Миска в руке ему мешала, он положил ее прямо у котла. И заговорил, глядя больше туда, где сидели рядом товарищ Итин с матросом.

— Сто шесть нас было. Рота маршевая, в пополнение нашей Второй Пролетарской дивизии. Все — питерские, с заводов, добровольцы — по мне, чем в цеху загибаться, с голода и работы непосильной, лучше на фронте, геройское что совершить. Провожали нас с оркестром, девчата подарки дарили, всякие там кисеты и варежки. Знамя даже было свое — у роты нашей, как у полка, завкомом врученное.

— Ты по делу давай — сказал матрос — что у моста было, как в плен попал.

— Так я по делу — был ответ — из-за знамени того отчасти и случилось. Шли мы весело и бодро, боялись даже — не успеем: как раз первое наступление наше тогда началось, и белопогонники вроде даже бежали. Путь враги впереди взорвали — так мы с поезда выгрузились, и ждать не стали, к фронту с песнями шли — у костров так же ночуя. Как мы сейчас — не зная, что живыми никто уже из своих нас не увидит.

— По делу говори! — рявкнул матрос — а паникерство брось!

— Только мост перешли — танки впереди. Повезло, что заметили первыми издали, и что у моста окопы старые были: чуть раньше или позже — в чистом поле нас бы раздавили в минуту. И еще — вечерело: они тоже, сил наших не видя, поначалу с опаской лезли, больше прощупывая. Только тем и держались — против танков, у нас на всех лишь гранаты и два ружья бронебойных. Двоих мы назад послали предупредить — даже без винтовок, налегке. Узнал я после — их за паникеров приняли, и до утра под замок, не разбираясь. Мы зря ждали, что наши вот-вот подойдут — а ночь и прошла. Утром те двинули — будто у нас целый полк в укрепрайоне: сначала по нам артиллерией, затем танки, и броневики с пехотой. Стали было мы коробки их ползущие считать — тоже до сотни дошли, и бросили: и так ясно, что конец. А гранат всего десять осталось, патроны тоже почти все… Десятеро нас вызвались — а дальше я сказал…