Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – штатгалтер

Она усмехнулась.

— Интересная философия. Это философия, да?

— Конечно, — заверил я. — Чистосортная, выдержанная и настоянная. Как чугунная слеза ребенка.

Она произнесла задумчиво:

— Я так и подумала.

Я осторожно поднялся, слабость во всем теле, но не шатает, шагнул ближе и со всей деликатностью сел рядом. Она не шелохнулась, продолжая все так же смотреть задумчиво вдаль.

— Красиво? — спросил я.

Она чуть кивнула.

— Да. Но когда русло проходило во-о-он там, где те горы, было еще красивее. А здесь на берегу рос лес.

— Сосновый? — спросил я.

— Нет, — ответила она ровным голосом, — в основном березы.

Я кивнул.

— Понятно. Голосемянные. А хвощи и плауны нравились?

Она повернула голову и посмотрела мне в глаза.

— Это те… большие, как деревья, папоротники? Нет, в них было что-то… слишком простое. Большие, но простые.

— Хорошая оценка, — сказал я с одобрением. — И зверьки тогда бегали огромные, как дома, но простые. Сейчас выродились в ящериц, потому что миром правит тот, кто сумел усложниться. Верно?

Она не сводила с меня взгляда.

— Кажется, я понимаю, к чему ты. Мы слишком простые? Как те исполинские жабы и ящерицы?

— Ты не простая, — сказал я, неуклюже уклоняясь от прямого ответа. — Ты же как-то сумела.

Она снова устремила взгляд на медленно перекатывающиеся волны, голос прозвучал глухо и безжизненно:

— Таких очень мало. Творец предостерегал нас от гордыни, но она продолжает все еще расти в каждом из нас.

— Повод есть, — сказал я и невольно содрогнулся. — С такими возможностями… бр-р-р-р… И как тебе в теле человека? Ты была с теми, кому Творец сказал, что раз вы так уверены, то облекитесь плотью, сходите к людям и сами убедитесь?

— Нет, — ответила она, — не была.

— Позже?

— Да, — сказала она. — Я ушла позже. И потому для меня нет дороги к Небесному Престолу. Зато полностью открыт мир ада, как вы его называете.

— А как называете вы?

— Это неважно, — ответила она. — У него много имен. Только я не совсем то, что ты сейчас думаешь, вижу по твоему лицу. Вы, люди, полагаете, что есть только светлые и темные. На самом деле все не так… Но это знают только те, кто изучает старые книги. Например, Азазель был сотворен для блага людей, и даже после того, как увел с собой двести ангелов на гору, что с того дня зовется Хермон, что значит «гора отступников», а оттуда спустился к людям, он не перестал пользоваться вниманием и любовью Творца. Азазель научил людей добывать медную руду и выковывать из нее топоры, обучил, как смешивать с оловом и получать прочную бронзу, из которой люди тут же начали делать оружие, чего Азазель совсем не хотел. Он научил людей прорывать шахты, добывать редкие металлы и драгоценные камни, но и это люди сумели обратить во вред… Хотя Азазель и ослушался Творца, но у него не было злых намерений!

— А другие? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Шамхазай, который первым пошел за Азазелем, научил людей колдовству и использованию лечебных и магических свойств трав, корешков, коры. Бракиель научил людей наблюдать за звездами, отсюда у вас астрономия, Кохвиель и Тамиель привили начала астрологии, а Сахариель объяснил, что такое фазы Луны и как они влияют на приливы в море и в крови человека…

— А еще, — сказал я с мстительной ноткой, — вы тогда начали вступать в браки с земными женщинами. А что родилось от этих браков, я уже знаю.

Она сказала ровно:

— А мы знаем, что ты с ними сделал.

Я сказал поспешно:

— Не сваливай все на меня! Нефелимов и стоккимов перетопил Творец. Он и потоп наслал именно такой высоты, чтобы нефелимы, стоя даже на самых высоких горах, оказались под водой. Кому, как не Творцу, знать высоту созданных им гор?.. Всего на пару дюймов выше головы самого высокого нефелима, но этого хватило. Сорок суток никто не простоит даже на цыпочках.

— Все-таки малая часть уцелела, — возразила она, — они работали в глубоких пещерах, а когда вода начала поступать к ним, сумели перекрыть все щели. Однако последних перебил ты.

— Неправда, — сказал я торопливо. — Выходит, не все знаете. Я мог бы, но не перебил.

— Что?

— За это меня еще и вздрючили, — сказал я, защищаясь. — На церковном совете судили… Кстати, решение еще не вынесли. Может быть, сожгут, как еретика и отступника.

Она повернулась и долго всматривалась в мое лицо.

— А ты не врешь…

— Чего мне врать, — сказал я с достоинством. — Я вообще никогда и никому не вру. Без необходимости. Есть ловкачи, врут ради искусства, а я человек серьезный, политик, ко всякому искажению правды отношусь очень серьезно. Да ты и сама видишь по моему удивительно честному лицу с пречестными глазами, что я вообще как бы не вру вовсе.