Дмитрий Полетаев: Призраки Фортуны

В переводе на русский, впрочем, как и на немецкий, фраза звучала не столь изящно, как по-французски, и даже несколько двусмысленно, но кто этому придавал значение в те величественные дни, которые вошли в анналы истории практически всех королевских дворов Европы и о которых впоследствии написали все посланники, имевшие честь разделить с русской государыней то грандиозное путешествие! Конечно, никто не обращал внимания… За исключением, пожалуй, отдельных персон ничем не примечательной наружности, которые со скучными лицами шныряли между участниками императорского кортежа и единственной обязанностью которых было как можно более подробно запоминать содержание бесед придворных вельмож и иностранных посланников и доносить их до его светлости графа Безбородко.

Уж в связи ли с этой обмолвкой британского баронета или по какой другой причине, но только двух графов и барона, как уже не раз случалось, поселили вместе. И опять было презабавно наблюдать этих «закадычных друзей», вынужденных коротать время друг с другом на восточных диванах свергнутых Гиреев.

Но и этого старались не замечать, как будто ничего экстраординарного не происходило. Кроме тех самых «отдельных персон», которые отнеслись к совместному проживанию «клиентов» как к чрезвычайно удачному и удобному «аранжементу».

Что поделать, любая женщина хочет быть в курсе слухов, которые роятся вокруг нее, а Екатерина к тому же была императрицей. Так что знать все, о чем говорят и даже думают ее придворные, а также иностранные «друзья», она считала себя просто обязанной.

1787 год. Херсонский тракт

Выехав из Херсона, Екатерина с замиранием сердца наконец осознала, что она неумолимо приближается к своей мечте. Безмерная радость и ликование разлились в ее душе. «Таврия, — твердила про себя императрица, — я назову тебя Таврия! Не Крымом — это басурманское название, а классическим греческим именем — Таврия!»

Эта поездка на юг была приурочена еще к одной важной дате — двадцатипятилетию восхождения Екатерины на российский престол. И сейчас, оглядываясь назад и вспоминая пережитое, императрица не могла не улыбаться. Практически все, о чем она когда-то могла только мечтать, устроилось самым наилучшим образом. Осталось последнее — вырвать Грецию у османов, посадить на константинопольский трон внука Константина, и тогда величию России, раскинувшейся от берегов северных морей до Средиземного, уже ничто не сможет угрожать. «Тогда и помирать можно! — размышляла Екатерина. — Правда, еще неплохо было бы в обход сынка передать трон старшему внуку Александру! Вот тогда уж действительно больше нечего и желать! Ну да ладно, свалим Порту, а уж с „этим“ как-нибудь разберемся с Божьей помощью…» — думала царица.

Передача престола Александру в обход Павла была давней и прочно укоренившейся в сознании императрицы мечтой. И надо отдать ей должное, она сделала все, чтобы подготовить своего любимого внука к царствованию. Прекрасно образованный, воспитанный, начитанный, рано ставший разбираться в политических хитросплетениях бурлящих страстями королевских и императорских дворов Европы, статный красавец Александр действительно являл собою образ идеального государя.

Вот только как обойти Павла, пока было непонятно. Именно поэтому решение столь щекотливого вопроса царица все откладывала «на потом». Павел с детства был болезненным ребенком. «Кто знает, может, и само все как-то разрешится…» — вздыхала она и незаметно крестилась.

По выезде из Херсона императорский поезд опять, в который раз в этом путешествии, ждал сюрприз. Его встретил трехтысячный отряд донских казаков, который так и сопровождал императрицу до самого Крыма.

Пришлось устроить казакам в тот день торжественный смотр. Смотр нелегкий, ибо казацкое построение было особое, в одну линию, — пока из конца в конец доедешь, солнечный удар хватить может! Но зато и зрелище стоило того! Вытянувшись чуть не на версту, с поднятыми в салюте тонкими и длинными пиками с развевающимися на них вымпелами, казаки представляли собой красочное зрелище. Несмотря на раннюю майскую жару, императрица с Иосифом II Австрийским, который присоединился к ней в Киеве и путешествовал под именем графа Фалькенштейна, то есть, как он полагал, «инкогнито», два раза проехались перед строем в открытой колеснице. Император Священной Римской империи был потрясен. Особенно его поразили слова атамана казачьего войска, что за день похода казаки покрывают более шестидесяти верст. Обычная кавалерия делала порядка тридцати — почти в два раза меньше!