Александр Гера - Набат-2

— Вот разговорился! — вмешался Пармен. — Такое малое, а уже рассуждает о делах божьих! — Он явно серчал. — Из-за молодых да ранних к нам раньше срока пришла большая вода, и никто не был готов. Вот тебе и все объяснение. Давайте-ка собираться. Нам до ночлега путь неблизкий.

Не пришлась по сердцу Пармену словоохотливость Кронида, и он ответил пристыженно:

— Простите, дедушка Пармен. Я не хотел вас обидеть, мне Оками жалко.

— Что ты, внучек, какие обиды? — явно пошучивал наставник. — Ты учишься, я тебя обучаю, за невыученный урок наказываю, считай, малую порку ты получил. Как бы тебе ни было жалко обиженного, никогда не бери на себя больше положенного, ибо надежда — это резерв души, уверенность Ч же — результат сомнений.

Улучив момент, Оками сказал Крониду:

— Строгий дедушка, но очень справедливый.

— Он очень добрый, — ответил Кронид.

До ночлега они добирались почти не переговариваясь. Лишь когда горячая похлебка размягчила натруженные мышцы, а свеженарубленньш лапник принял на отдых усталые тела, Пармен спросил лежащего рядом Кронида:

— Скажи-ка мне, Кронидушка, можно ли повернуть течение реки?

Кронид раздумывал перед ответом, и Пармен поторопил:

— Ничего не выдумывай, ответь, как сердце велит.

— Можно, — решил Кронид, — с божьей помощью.

— И как это получается?

— Я не пробовал, — простодушно отвечал Кронид. — Я думаю, нужно иметь особые причины, чтобы просить Всевышнего.

— И какие такие особые причины?

— Помнишь, дедушка, когда ты в Зоне замерз? — для начала спросил Кронид.

— А это тут зачем? — не уловил его мысль Пармен.

— Мне тебя жалко стало, и я просил Ория о тепле. И замечаю с тех пор, как зимы стали мягче, тепла больше.

Старик ойкнул от неожиданности, и Оками передался неприятный страх от близости рока.

— Много ты на себя берешь, — проворчал Пармен. — Любимчик божий… Не смей больше беспокоить Ория, полагайся на себя. У меня рук-ног нету, что ли? Спи вот…

Какое-то время он молчал, сопел, понимая, что Кронид обижен. Сегодня он с ним чересчур строг. Исправляя положение, Пармен спросил, будто ничего не случилось:

— Ты заснул, внучек?

— Засыпаю, дедушка. Ты велел.

— Про реку я вот почему спросил. Котуй — необычная река. По некоторым причинам она когда-то изменила свое течение, не в пример прочим сибирским рекам. Мой дядя сказывал: когда Котуй вернется в прежнее русло, быть тропикам в Сибири. Президент наш не случайно дороги и города готовит. Это его Судских настропалил, знает что-то… — зевнул он. — А повернул Котуй в другую сторону вот почему… Арии готовили место для посадки братьев из космоса. В этих краях очень сподручно, счисления позволяют, сюда впервые прилетели арии. Только вмешался Ариман — сотворил смещение времени, и опоздал звездолет на тридцать тысяч лет. А может, и правильно так получилось, на все божья воля. Понял?

Ответом были глубокие и чистые вздохи с обеих сторон.

Ну и ладно — не обиделся Пармен: дорога берет свое.

«А вообще-то моя миссия кончается, надо парня людям возвращать, пора ему точным наукам обучаться, чтобы не только на божью помощь полагался… Не бросай его одного, великий Орий, помоги, скоро мне представать перед тобой, а Он пока еще такой несмышленыш, а дороги его длинные и долгие. Оборони в пути», — сотворил молитву Пармен и отключился.

Дотлевал костерок, сверху, подбоченясь, смотрел на уснувших красавец Орион.

Он повернулся на другой бок, чтобы унять свербящую язву, и в сон его проник маленький цветок на скале. Розовые лепестки вздрагивали от холодного ветра, стебель клонился к каменному ложу. Не выживет. Помрст. Холода грядут долгие…

«Дедушка, спаси меня, — услышал Пармен дрожащий шепоток. — Я так жить хочу!»

«Эх, милый! Отдал бы тебе душу, у самого больная, отдал бы тебе сердце— износилось, отдал бы разум — не по тебе ноша».

«Что же делать мне, умру я…»

«Возьми все же разум. Осилишь ношу, выживешь».

Проснулась язва, мешая уснуть.

Гораздо проще верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели простому смертному миновать кордон держиморд и клерков и попасть к вельможе, даже если сам вельможа хотел бы видеть такого человека.

Судских упрямо относил себя к простым смертным и не менее упрямо искал возможности попасть к Гречаному.

По непонятным причинам по прямому телефону стал отвечать не сам президент, а его помощник с противно-вежливым голосом, который всякий раз заученно повторял: «Семен Артемович помнит о вас и непременно перезвонит».