Александр Гера - Набат-2

— Ты про Тунгусский метеорит думаешь? — спросил Кронид, заглядывая в лицо Пармена.

— Не только. Еще в патриаршей библиотеке вычитал я в древних ведических книгах, что быть божьему посланнику обязательно, и место его появления обозначалось как раз там, где Котуй на север поворачивает, и сроки указаны те, когда метеорит свалился на землю. Но до этого еще одно место в книге сообщало, что ранее Ариман вмешался в божьи по<-мыслы, и посланник Ория принял удар на себя, после чего наступила Калиюга. Земля сморщилась, спрятала многие тайны ариев, и Ариман не смог воспользоваться космическими маяками, чтобы захватить гнездо Ория. Я так думаю, звездолет, который принимали за Тунгусский метеорит, без этих маяков вовремя скорость не сбросил, и посланцы решили взорвать его, чтобы не принести нашей планете еще больше вреда, — сказал Пармен, примериваясь, как ловчее обойти валун на тропе. Обошли его у воды, и он продолжил: — Ничего от корабля там не осталось. Зато эвенки сказывали моим родичам, что метеорит видел охотник и что в момент падения от яркой точки в небе отделилась другая, поменьше, и полетела к северу, как раз туда, где охотник ночевку устроил. Потом охотник услышал страшный грохот, испугался и залез под упавшее дерево, где лежбище оборудовал. Ничего он не видел более — метеорит-то далеко от этого места упал, — но отчетливо услышал, как бог эвенков Макунка сказал ему на ухо: не бойся и никому не говори, если встретишь меня. Охотник так никому и не поведал, была ли встреча с Макункой, или нет. Только стал он удачлив в охоте. А однажды не вернулся из тайги. Его соплеменники рассказывали, что лук и стрелы охотника они нашли, одежду и лыжи, а его самого нет. Макунка к себе забрал, не иначе^ и все новое обмундирование выдал и оружие, — пошутил напоследок Пармен, а Кронида это не рассмешило.

Он спросил:

— Дедушка Пармен, ты говорил, что тунгусский язык самый древний. Так это?

— Истинно, — подтвердил Пармен. — Вначале был ведический язык, от него пошел древнерусский и тогда же тунгусский. Ведь не все ушли, когда холода наступили, некоторые прижились, в шкуры обрядились, привыкли мясо зверей есть, чтобы выжить, и от них произошли эвенки, сохранили древний язык ариев. Язык этот как роза был, любой оттенок мог передать, одних падежей около семисот, а сегодняшний русский и третьей части мыслей говорящего не передает. Подсунули нам Кирилл с Мефодием забаву, чтобы их писания легче читались. Вообще поглупел человек с тех пор. Не можешь высказаться полно — кто поймет? Тут тебе и раздоры от непонимания, тупики развития и вообще сплошные глупости человеческие. Ни строгость человека не держит, ни заветы, ни религия…

Тропа сузилась, и Кронид занял свое место за Парменом. Вынужденное молчание Кронид употреблял на обдумывание услышанного. Ему нравилось это, даже втайне он не сетовал на трудности пути и жесткие условия похода.

Второй год они расхаживают по стране. Исходили саму Русь, побывали в Зоне, ушли за Урал, теперь вот сибирские ели машут над ними опахалами.

Что заставляло Пармена избирать такие маршруты, Кронид не выспрашивал, повинуясь старшему по привычке. Ему одинаково нравилось в Мещере и в верховьях Пелыма, у горы Пайхой, и здесь, в верховьях Котуя. Кругом неповторимые картины, а дух всюду единый. Так ощущал Кронид, и Пармен с ним соглашался.

Запоминай, — наставлял Пармен.

Едва они покидали места посещения, там обязательно случалась беда: затопило мещерские луговины, Пелым стал заливом, Пайхой превратился в остров. Будто спешили они расставить вешки к приходу большой воды. Прощаясь с такими местами, Пармен вздыхал часто, и Кронид мог расслышать сквозь вздохи: «Ох, негоже, негоже, рано как…»

Однажды он не выдержал и спросил:

— Дедушка Пармен, ты чего-то боишься?

— Нет, внучек, не боюсь, нельзя мне бояться, однако же поторапливаться надо.

И стал замечать Кронид, что на привалах старик кривится от горячей пищи. Научившийся у Пармена различать целебные травы, отыскивать съедобные и лечебные коренья, он делал отвар Пармену, и тот пил его молча, прятал глаза и боль гнетущую прятал. На Пелыме они застряли дней на пять без движения: смотритель маяка отпаивал старика козьим молоком. Пять дней излечения —. маловато, но Пармен велел собираться в путь.

Их не трогал лесной хищный зверь — почти не водилось такого, не обижали встречные люди — развелось путешественников, казакам было достаточно показать документ, подписанный Гречаным, где говорилось: податели сего по личному распоряжению президента обследуют территории, пригодные для поселений. Печать, подпись.