Юрий Корчевский: Атаман. Гексалогия

— Не вешай нос, боярин. У меня похуже ситуации бывали — выплыл. За одного битого двух небитых дают. Слыхал?

— Слыхал.

— Со мной поедешь ли?

— Куда зовешь?

— Развеяться. Тут по весне мне дедок один старый сказывал — есть-де на Плещеевом озере Синь-камень. Чудеса сей камень творит, желания исполнять может, если от сердца они. А еще, представляешь — сам из воды вылез, на берегу лежит — и все время теплый. Бают, хвори разные лечит.

— Да тебе-то это на что? Никак ты захворал, Федор?

— Здоров! Просто хочу посмотреть на диво это.

— Если просто посмотреть, так далековато добираться! Озеро то у Переяславля, что в Ярославской губернии.

— Не узнаю тебя, Георгий. Тут всего-то полтораста верст будет. Мы же поедем без обоза, верхами. Быстро обернемся. К тому же рыбка в том озере зело чудная есть — ряпушка. Говорят, огурцом пахнет.

— А поехали! Чего я в Москве забыл?

Следующим утром наш отрядик выехал из первопрестольной. Со мной были два моих ратника из Федоровской десятки. У Кучецкого людей побольше: воинов человек десять да четверо бояр — для солидности.

Гнали быстро. Конец лета, тепло, дороги сухие.

С обеих сторон дорогу обступал сосновый лес. Я любовался красотой природы. Дышалось здесь легко — воздух был наполнен смолистым ароматом. Тишину нарушал только топот копыт всадников.

Дорога пошла на спуск. Лес поредел, небольшими участками теперь встречалась липа. Впереди блеснула лента реки — один из притоков Клязьмы.

За поворотом дороги показались постройки Троице-Сергиевого монастыря, окруженные крепостной стеной с башнями.

Колокольный звон возвещал благовест — в монастыре шла служба.

Кучецкой с боярами придержали коней, и они замедлили ход — мы проезжали мимо белокаменного Троицкого собора. Всадники, сняв шапки, осенили себя крестами: в соборе этом нашел свой последний приют Сергий Радонежский. Снял шапку и я, неумело перекрестился.

Здесь, в центре духовной культуры Руси, часто бывал и государь. Монастырь был и загородной резиденцией московского митрополита, откуда он возносил слова молитвы за благоденствие Руси. Отсюда, из монастырской мастерской, расходились по храмам святые образы. Здесь начинал свое многотрудное служение иконный живописец Андрей Рублев, создавший «Святую Троицу».

Рядом с собором высилась колокольня и стоял храм Свято-Духовной церкви, построенной в честь Сошествия Святого Духа на апостолов.

Все суетное ушло в сторону, уступив величию православных святынь. На душе было грустно, не покидало ощущение, что вижу я это великолепие последний раз. В глазах проступили слезы.

И вот Клязьма с хлипким мостом позади. Заросли ивы сменил луг, по которому цепочкой шли косари, оставляя за собой скошенную траву.

И удивительно — чем дальше от Москвы мы отъезжали, тем меньше грустных и горьких мыслей оставалось.

Мы снова ехали в окружении леса, подступающего к дороге. Иногда полоса леса прерывалась, и открывались взору изобильные поляны с душистой земляникой на южных склонах холмиков, алеющими гроздьями брусники, черникой. Описать эту красоту русского Залесья сложно — ее надо видеть.

И снова потянулись крестьянские поля. Благодатные плодородные земли позволяли получать здесь щедрый урожай овощей, лука, хрена. Овощи крестьяне отправляли в Москву. Недаром ходила поговорка «Хрен да лук не выпускай из рук». С душистым укропом да смородиновым листом хозяйки делали аппетитные соленья.

Мы ехали по Мещере — «жемчужине» Руси. Поля чередовались с лесом, лугами, болотцами, встречались озера, на зеркальной глади которых цвели желтые и белые лилии.

На ночлег останавливались в гостевых избах, разбросанных по тракту. Так за три дня и добрались до Плещеева, или Переяславского озера.

Перед нами простирался огромный овал озера, окруженного соснами. Поехали по берегу — низкому, местами заболоченному. На отмели редкие серые цапли выискивали добычу, над озером летали утки, носились кулики. На берегу пробивались родники. Иногда густой тенистый лес спускался прямо к прозрачной воде озера, и нам приходилось объезжать его, поднимаясь по склону. Что-то возникало в памяти, связанное с этим озером. Но что? Вспомнил все-таки: через два века Петр Первый здесь построит учебную флотилию.

Мы добрались до Никитского монастыря. Дружинник постучал плетью в ворота. В калитке распахнулось окошко.

— Чего тебе, служивый?

— Не подскажешь ли, где Синь-камень лежит?