Юрий Корчевский - Атаман. Гексалогия

Они попытались уйти на правый фланг, да оттуда-к лесу. Как их шайтан в них вселился. Пробивались яростно, остервенело — и откуда только силы взялись? Но и у наших как второе дыхание открылось.

Удар — за флотилию нашу, еще удар — за конников порубленных, удар — а это за все разом! Получи, получи, получи!

Я даже и не понял, как в левой руке чужая сабля оказалась, скорее всего — у убитого татарина забрал, у их сабель крутизна изгиба побольше.

Я схватился с тяжеловооруженным врагом. Он пер как танк, размахивая широким кривым мечом явно персидского происхождения — с расширяющимся к кончику лезвием. Щита у него не было, скорее всего — разбили в схватке. Зато в левой руке был длинный боевой нож.

Он ударил первый. Я отразил удар правой рукой и попытался ударить его левой саблей в бок. Татарин отбил, снова сам атаковал. Черт, меч у него тяжелый, удар сильный. Несколько мгновений я только оборонялся, отражая атаки. Татарин был в более выгодном положении — его конь был почти поперек и впереди моего, и он орудовал правой рукой. Мне же приходилось работать левой, благо — Сартак, сын хана Ачега-ма, научил.

Да когда же, наконец, он устанет? Машет мечом, как машина.

Я улучил момент, когда он нанес удар, и рука его с мечом пошла назад и вверх, скользнул саблей вдоль его руки и уколол в подмышку, в незащищенное кольчугой тело.

Дернулся от раны татарин, отпрянул назад, по боку его заструилась кровь. А потом как ни в чем не бывало снова стал наносить удары. Вот только резкость и острота движений поубавились. Татарин понимал — я выжидаю момент, когда он ослабеет, чтобы нанести ему решающий удар.

Я резко пригнулся, пропуская над собой его меч, и в это время, скользнув по моей спине, прикрытой кольчугой, прошелестел татарский джерид — короткое метательное копье, и вонзился батыру в живот. Кто-то из врагов явно метил в меня, а поразил татарина.

От тяжкого удара он качнулся, схватился за джерид левой рукой, напрягся и — выдернул. Из раны обильно потекла темная, почти черная кровь. В печень угодили, минуты его сочтены.

Однако татарин и не думал падать. Он перехватил копьецо и направил его наконечником в мою сторону. Теперь четырехгранный окровавленный наконечник смотрел мне в грудь. Метнуть его в такой сутолоке невозможно, но древко в два метра давало татарину преимущество, не позволяя мне приблизиться для сабельного удара.

Эх, пистолет бы сейчас! Но — увы, оба их я уже использовал.

Татарин попробовал ткнуть в меня копьецом; я отбил его выпад саблей, едва не перерубив тонкое древко. А на второй удар сил у него уже не хватило. Лицо его посерело, горлом пошла кровь, и он медленно завалился на бок. И только соседняя лошадь с ранее уже убитым татарином, по-прежнему сидящим в седле, не позволила ему свалиться на землю.

Фу! Дух бы перевести, да бой не кончился. Ряды вражеские таяли, как снег под мартовским солнцем. Не было уже той монолитной, грозной, закованной в броню силы. Живые уланы да мурзы сбились в несколько кучек, образовав очаги сопротивления.

— Глеб, Федор, Макар, вы как — живы?

— Здесь мы, воевода, недалече.

— Заряжайте пищали!

И через несколько минут:

— Готово, воевода!

— Цельтесь в этих, что еленге держат. Пли!

Грохот выстрелов. Татарский прямоугольный голубой стяг — еленге — покачнулся и упал. И неудивительно: никакая броня не убережет от попадания на такой маленькой дистанции выстрела.

Главный островок сопротивления — со стягом их — пал. Остальные, заметив, что стяга больше невидно, а пробиться к лесу уже невозможно, сдались в плен. И было таких всего около двух десятков.

Я привстал на стременах, осмотрелся. Тяжело далась победа, большой кровью. Все огромное поле — от леса до леса и от деревеньки до оврага — было усеяно телами. Местами и земли не видно из-за множества тел павших ратников и трупов лошадей.

Одолели врага, но цена непомерно высока. С каждой стороны было убито не менее семисот человек. Много! У татар была выкошена лучшая, тяжеловооруженная конница, у нас почти целиком полег Большой полк, имелись потери в других полках. Из двух федоровских десятков в живых осталось семеро, из трех макаровских — едва десяток уцелел. Прежде моя малая рать таких потерь не знала.

В Сторожевом полку боеспособных осталось чуть больше половины. Еще одна треть — раненые. Остальные — безвозвратные потери. Долго же нам и татарам придется зализывать раны. Ведь столкнулись на Итяковом поле лучшие полки с обеих сторон. А быстро нового воина не вырастишь, не выучишь, времени и сил на это уходит много. Похоже — теперь уж точно не до Казани будет. Рати просто обескровлены потерями.