Роберт Сойер - Старплекс. Конец эры (сборник)

— Я надеялся, мы могли бы извиниться друг перед другом, — предложил я.

Но Гордон увильнул от этой идеи:

— Почему ты звонишь? После стольких лет?

Мне не хотелось говорить ему правду: «Видишь ли, Горд-о, дело вот в чём: я скоро умру, и…»

Нет. Нет, я не мог бы заставить себя это произнести.

— Просто хотел разобраться со старыми делами.

— Поздновато спохватился, — заметил Гордон.

«Нет, — подумал я. — В следующем году было бы поздновато. Но, пока мы живы, ещё не поздно».

— Кто взял трубку, твоя внучка? — спросил я.

— Да.

— Моему сыну шесть. Его зовут Рики — Ричард Блэйн Джерико.

Я помолчал, давая имени повисеть в воздухе. Гордон тоже был фанатом «Касабланки»; я думал, может, звук этого имени его смягчит. Но если Гордон и улыбнулся, по телефону я этого не увидел.

Он ничего не ответил, поэтому я спросил:

— Как у тебя дела, Горд?

— Отлично, — ответил он. — Женат уже тридцать два года; два сына, два внука и внучка.

Я ждал в ответ хоть какой-нибудь взаимности; простого «а у тебя?» было бы достаточно. Но не дождался.

— Что же, вот и всё, что я хотел сказать, — произнёс я. — Просто сказать, что мне жаль; что мне бы хотелось, чтобы всё вышло иначе, не так.

Добавить «что мне бы хотелось, чтобы мы с тобой оставались друзьями» было бы слишком, поэтому я на стал этого говорить. Вместо этого произнёс:

— Надеюсь… Надеюсь, твоя дальнейшая жизнь будет классной, Горд.

— Спасибо, — ответил он. И затем, после, казалось, бесконечной паузы: — Твоя тоже.

Если бы разговор продлился ещё, я бы не выдержал.

— Спасибо, — сказал я. И потом: — Пока.

— Пока, Том.

И телефон замолчал.

Нашему дому на Эллерслай-авеню исполнилось почти пятьдесят лет. Мы оборудовали его центральным кондиционированием, второй ванной и террасой, над которой я и Тед вместе трудились несколько лет назад. Хороший дом, полный воспоминаний.

Но сейчас я находился в нём в одиночестве, и это само по себе было необычным.

Казалось, я почти перестал бывать один. На работе много времени проводил со мной Холлус, а когда его рядом не было, я оказывался в обществе других палеонтологов или аспирантов. А что касается дома — Сюзан практически никогда не оставляла меня одного, разве что когда уходила в церковь. Пыталась ли она провести со мной всё время, которое только у меня осталось, или же просто боялась, что я сильно сдал и больше не могу провести без неё даже два-три часа, я не знаю.

Но для меня было непривычно находиться дома в одиночестве, когда ни её, ни Рики рядом нет.

Я не знал, чем мне заняться.

Я мог бы посмотреть телевизор, но…

Но, Господи, какую часть жизни я провёл, уставившись в экран? По паре часов каждый вечер — это 700 часов в год. Помножим на сорок лет; в нашей семье первый чёрно-белый телевизор появился в 1960-м. Получаем 28 000 часов, то есть…

Бог ты мой!

Это три года.

Через три года Рики исполнится девять. Я бы отдал всё на свете, чтобы это увидеть. Я бы отдал всё на свете, лишь бы вернуть эти три года.

Нет, нет, я не собирался пялиться в телевизор.

Я мог бы почитать книгу. Всегда сожалел, что не тратил больше времени на чтение художественной литературы. О, пытаясь не отстать от науки, я каждый день тратил в метро полтора часа на вдумчивое чтение научных монографий и распечаток новостных групп, связанных с работой — но утекло много воды с тех пор, как я расправился с хорошим романом. На Рождество я получил в подарок «Мужчины не её жизни» Джона Ирвина и «Свидетеля жизни» Теренса М. Грина. Собственно, да — я мог бы приступить к любой из этих книг сегодня вечером. Но кто знает, когда я смогу её закончить? У меня и без того достаточно незаконченных дел.

Раньше, когда Сюзан не было дома, я, бывало, заказывал пиццу — большой, горячий, тяжёлый круг из «Пиццерии Данте». Местная газета присудила награду за самую тяжёлую пиццу «пепперони Шнайдера», настолько острой, что она чувствуется в дыхании даже два дня спустя. Сюзан не любила пиццу из «Данте» — слишком сытная, слишком острая. Поэтому совместно мы заказывали более прозаичные версии из местного заведения, «Пицца Пицца».

Но химиотерапия отняла у меня чуть ли не весь аппетит; сегодня я не смог бы вынести никакую из пицц.

Я мог бы посмотреть порнофильм; у нас их несколько. Мы купили их забавы ради много лет назад и изредка пересматривали. Но нет, увы — химиотерапия погубила почти всё желание и такого рода.

Устроившись на диване, я уставился на каминную полку, уставленную маленькими рамками с фотографиями: мы с Сюзан в день свадьбы; Сюзан баюкает Рики на руках, вскоре после усыновления; я на плоскогорьях Альберты, с кайлом в руках; чёрно-белое авторское фото из моей книги «Канадские динозавры»; мои родители, снятые лет сорок назад; отец Сюзан, как всегда нахмуренный; мы втроём — я, Сюзан и Рики — в той позе, которую выбрали в один год для наших рождественских открыток.