Леонид Ашкинази - Экзодус

Какая же грязь на палубе. Вот что бывает, когда нет баб. Что я здесь делаю?!..

— А, привет…

— Привет, друзья (Что они стоят?!) Что скажете?

— Ари, ты знаешь (… что? на иврите? я понимаю? Я же сейчас говорил! И они поняли?) мы с тобой не первый раз в деле… Ари, ты знаешь, я не очень себя берегу, но если хотя бы один из них умрет, как мы будем жить дальше?

— Я отвечу. Такие же, как они, воюют в рядах «Хаганы». И рискуют жизнью. И погибают. А тем, кто их послал на смерть, приходится жить дальше. Никто из нас не виноват в том, что еврейским детям приходится рано взрослеть.

— Ари, там, в Эрец, они погибают с оружием в руках.

— Здесь их оружие — терпение.

— Ари, мы не имели в виду… плыть на этом корыте мы подрядились, даже детей возить, но не морить же их голодом?… Мы понимаем, что важно сломить англичан, но детей жалко…

— Давайте, друзья — предлагаю я — послушаем Давида. Он ближе нас всех к Б-гу (пытаюсь пошутить).

— Шесть миллионов погибло в газовых камерах, не зная, за что они умирают — говорит Давид. Если мы, триста человек, погибнем, то мы очень хорошо будем знать, во имя чего мы умираем. И не только мы, но весь мир. Когда две тысячи лет назад мы боролись против римского и эллинистического порабощения, мы установили традицию драться до последнего. Никогда ни один народ не дрался за свою свободу так, как наш. В Варшавском гетто мы показали, что остались верны древней традиции. Если мы сойдем теперь с этого судна и добровольно вернемся за колючую проволку, мы предадим своего Б-га.

Давид умолкает. Слышно, как поскрипывает старое дерево. Ну почти точно цитирует «Экзодус» — думаю я — что же это такое — театр имени Леона Юриса? нет… уж слишком натурально болит у меня спина… и запахи, запахи… вот этого ни в театре, ни в книгах не бывает…

— Друзья, смените транспарант на борту — говорю я. И добавляю: пока держимся.

Я стою у борта и смотрю на портовый город Кирению. Через несколько десятков лет здесь будет архиепископ Макариос, греко-турецкий конфликт и масса прочих политических и иных событий. А сейчас в бухте стоит «Экзодус» с еврейскими детьми на борту, который англичане не выпускают в Израиль. Т. е. в Палестину. Поскольку Израиля еще нет на карте, т. е. библейский Израиль есть, как и был всегда, а государства с этим названием нет. И почему-то на борту этого драного «Экзодуса» — я. Видимо, в роли Ари Бен Канаана. Роль хоть куда, не надо было «Экзодус» столько раз читать. Даже если Леону Юрису сейчас икается, мне не легче. Во-первых, что мне делать? Если есть хоть одна миллионная вероятность, что это всерьез, то придется все делать всерьез. Понятно, почему — если даже это не всерьез, то ведь никогда этого не узнаешь и всю жизнь на себя в зеркало глядя, молча сплевывать будешь. Это, кстати, ко всей жизни относится — если есть хоть малая вероятность, что она всерьез, то играть в ней придется всерьез.

Ну да, быть может все равно через неделю англичане разрешать въезд? Но! — если есть хоть слабая надежда, что влияет, придется считать, что влияет. Иначе ставь перед зеркалом плевательницу. Как сказала Анна Ахматова? «Честному человеку в этой жизни нужны две вещи — пепельница и плевательница».

Ага — а вон Давид идет с Карен. Нет, с ней я разговаривать не хочу. Она ищет среди детей свою Китти. Все-таки она сука. Самовлюбленная сука. Хотя за детьми она ухаживает хорошо. Из-за Китти или из-за детей или… из-за дела? Ведь эти дети все равно будут служить этому делу. Ну, это старая проблема. Из-за чего человек что-то делает хорошо — из-за одобряемых мною мотивов или нет? Иногда считают, что это неважно, а иногда — что важно. А все просто. Мотивы важны для оценки стабильности поведения во времени и надежности при изменении обстоятельств. Вот найдет она свою Китти и умотает с нею в свою Америку. Сытую и довольную Америку, которая молча смотрела на Катастрофу. Ага, это уже моя мысль, а не Ари — он ведь слова Катастрофа не знает. А может, и не умотает, а привыкнет к нам… а может, и к нашей идее. Нет! К идее нельзя привыкнуть. В нее надо поверить. Вот Давид — что он скажет можно ли привыкнуть к Б-гу? Для веры надо либо вырасти в ней, либо пережить озарение. Верится в это, конечно, слабо, но, говорят бывает… Так, но что делать с детьми? Мы держимся почти двое суток.

Ари Бен Канаан, вернее то, что окружающие считают им, идет по палубе, переступая через лежащих детей. Господи, какие они грязные. И какой запах! Но Карен все-таки молодец. Половину палубы уже помыли. И из трюма выносят ведра с грязной водой. Она даже моих мужиков заставила работать… Не ждал, не ждал… Но — что делать дальше? Я знаю, что сделал дальше… прототип. Однако, как только я отдам это приказание, вся ответственность ляжет на меня.