Рэй Олдридж - Освободитель (сборник)

В этом шепчущем голосе ничто не выдавало гнева или какого-либо другого чувства, но что-то словно дотронулось до Руиза холодными пальцами.

— Ладно, не обращайте внимания. Сеть заанкерена хорошо, послание-на-задание вживлено?

— Да, ваша крыса пробежит свой лабиринт, а когда она умрет, вы узнаете то, что знала она. Этот, по крайней мере, даст сильный сигнал, — сказал генч.

Руиз позволил своим векам затрепетать. Фактор бросилась к нему, чтобы помочь ему сесть.

— Гражданин Ав! Как вы себя чувствуете?

Руиз провел дрожащей рукой по лицу и взглянул вверх на генча. Существо снова уселось на стул, и его глазные пятна уже мелькали на обратной стороне головы, только временами появляясь на виду.

— Достаточно хорошо, — ответил Руиз.

Теперь Руиз отставил бренди в сторону и поднялся на ноги. Стены холла были нежного прохладного белого цвета, так же, как и обстановка. Единственное цветовое пятно сияло из ниши в дальней стене. Руиз подошел к нише и остановился перед ней. Каждый день «Вигия» ставила в нишу холла очередную красивую вещь, которую Руиз присоединял к своей коллекции. На сей раз это была маска духа с Линии, ее гуманоидные черты были вырезаны из единого монолитного голубого лунного камня, а потом маску инкрустировали красным желеобразным опалом.

Лодка выбирала наугад, но иногда эти выборы имели для Руиза суеверное значение, словно выбор украшения что-нибудь предвещал. Он посмотрел на маску, и его передернуло. Маска из лунного камня оказалась у него из-за глупости и доверия не к тому, кому можно было доверять. Это был сувенир предательства. Он держал ее не только из-за ее красоты, но и затем, чтобы напоминать себе, как опасно доверие.

В ходе кровавых лет в этом суровом мире Руиз влюбился, его возлюбленная доставила его прямиком в руки врагов, и он наконец научился цинизму, который теперь заменял ему совесть.

Он понял, что ему теперь очень хочется разорвать контракт на Фараоне, но при этой мысли послание-на-задание зашевелилось в его мозгу, отталкивая желание прочь. Он почти чувствовал смертную сеть в глубинах своего мозга, глубоко укоренившуюся, словно рак, который моментально активизирует свою мощь, а пока ждет, чтобы его убить.

— Слишком поздно, — сказал он маске из лунного камня.

Казалось, она смотрела на него, смеясь, ее пустые глазницы были полны неоформившейся уверенности.

Он отвернулся, уже не способный расслабиться.

— Пора ехать, — сказал он «Вигии».

Часом позже Дильвермун стал гаснущим серебристым сиянием на экранах заднего обзора, и Руиз стал обучаться. За время трехнедельного перелета на Фараон Руиз Ав принимал погружение в информацию каждые восемь часов, заполняя память Фараоном — язык, обычаи, религия, миллионы деталей, которые ему понадобятся, чтобы проскользнуть незамеченным через этот мир. В промежутках между этими периодами он как можно больше спал, но когда просыпался, то занимался изучением карт единственного обитаемого плато Фараона, которое высоко поднимается над кипящей пустыней, которая покрывала остальную часть поверхности Фараона. В центре плато много лет назад корабль-матка приземлил свой груз эмбрионов, монументальный просчет, когда кругом было так много нежных плодородных миров, из которых можно было выбирать. Но колония укоренилась и теперь процветала со своеобразными ограничениями.

Карты поблескивали в холорезервуаре, чистые линии основных цветов, но Руиз видел образы из информационного погружения, которые накладывались на карту. Бесплодная глина сухого плато, пронизанная миллионами мертвых оттенков коричневого и черного. Рассеянные оазисы, зелено-лиловые, каждый в середине собственной паутины, кружевного сплетения бассейнов-уловителей и каналов, словно сплел сеть чудовищный паук.

В мутном тумане под плато жили чудовищные существа. Время от времени кое-кто из них забирался на плато и разорял страну до тех пор, пока не умирало такое существо от разреженной атмосферы плато и относительного холода. В конце концов фараонцы ввели этих чудищ в свою религию, как демонов, и построили стену вокруг края своего мира, чтобы удержать их от вторжения.

Фараонцы медленно и мучительно решали проблему нечастых дождей и ограничили рост рождаемости совершенно жестко с помощью священного отбора. Постепенно их жизни стали солидными, сидячими и достаточно безопасными, чтобы разрешить процветать искусству.

Фараонцы превосходили остальных в камнерезном искусстве, делали потрясающее стекло, фарфор больших достоинств и динамики линий. Некоторые из этих изделий были достаточно ценны, чтобы их можно было вывозить на экспорт. Из яда местных рептилий фараонцы гнали мощные галлюциногены, которые пользовались спросом, правда, ограниченным, на пангалактическом рынке — они нравились богатым клиентам, которые наслаждались примитивным набором переживаний.