Николай Трублаини - Лахтак

Каждое утро, когда норвежец просыпался, он говорил: "Гу мор'ен!"

Это очень похоже на немецкое "гут морген" и было сразу расшифровано как "доброе утро". Степа же приветствовал Эрика словами: "Доброе утро!"

Теперь уже норвежец по утрам говорил: "Доброе утро!", а юнга, наоборот: "Гу мор'ен!"

Возвратившись в кубрик, Эрик и Степа разместились на своих койках. Эрик полулежал. На тумбочке между койками горела лампочка. При ее свете юнга начал рассматривать карту Арктики, которую незадолго перед этим получил в подарок от Запары. Норвежца тоже заинтересовала карта, и он наклонился над нею. Надписи на карте были сделаны по-русски и по-английски. Эрик не знал ни того, ни другого языка, но, по-видимому, был неплохо знаком с картой, потому что, трогая спичкой какой-нибудь остров или полуостров, называл их почти всегда правильно.

- Степа, - обратился норвежец к юнге и, показывая то на себя, то на карту, сказал: - Эрик... Гронланд... Эрик... Свальбард... Эрик... Франц-Иосиф... Эрик... Америка... Аляска... Беринг... эскимос... чукча... Эрик... Эльгар...

Следя за спичкой, которой норвежец водил по карте, и прислушиваясь к его словам, юнга понял, что Эрик был в Гренландии, на Свальбарде, на Земле Франца-Иосифа, а также на Аляске, видел эскимосов и чукчей...

Для норвежского моряка это вполне возможно. Ведь норвежских матросов можно встретить не только на севере, но и в морях всего света, на пароходах под любыми флагами.

- Эрик Арктик о Антарктик... - Норвежец сделал такой жест, как будто он держал в руках глобус, и показал сверху и снизу.

Очевидно, Эрику Олаунсену приходилось плавать в южных полярных морях на норвежских, а может быть, и на других китобоях, которые каждый год отправляются туда за добычей.

- Эльгар? - спросил Степа. - Что такое Эльгар? Остров такой? Или название парохода? Эльгар...

Норвежец не понял и только радостно повторял, показывая на себя:

- Эльгар, Эльгар, Эльгар!

Г л а в а III

- Дмитрий Петрович, я только что разговаривал с Эриком. Оказывается, он плавал почти во всех арктических и антарктических водах, - рассказывал во время чая своему ученому шефу юнга.

Здесь же, за общим столом, сидел и Эрик. Он опирался на стол руками и с интересом рассматривал советских моряков. С тех пор как он пришел в себя и узнал, что находится на советском пароходе, этот интерес все время светился в его глазах.

- Особенно часто, - продолжал Степа, - он повторяет слова "Эльгар" и "Беринг". Может, он плавал на пароходе "Эльгар" в Беринговом море?

- Я*, Эльгар, я, я! - словно подтверждая, проговорил норвежец.

_______________

* Да.

- Эльгар? - переспросил Кар. - Мне приходилось плавать между Петропавловском-на-Камчатке и Номом, что на Аляске. Мы встречали там много разных пароходов, но парохода "Эльгар" не припоминаю.

Лейте обратился к Эрику:

- Беринг... Эрик Олаунсен... Шип?

Норвежец, по-видимому, понял вопрос. "Шип" - это по-английски "пароход". По-норвежски пароход будет "дампшиб".

- Шип, - сказал Эрик, поднимая брови. - Навалук... Ном...

Кар прищурил левый глаз, прислушиваясь к норвежцу.

- Лаврентий, Провидение, Уэллен, - говорил он Эрику, называя местности на побережье Берингова моря.

На губах норвежца появилась радостная улыбка.

- Я, Уэллен, я!

- Эльгар - это не пароход, - пояснил Кар, - он плавал на шхуне "Навалук". Про такую шхуну я действительно слышал и даже, кажется, видел ее.

- Значит, Эльгар - это какая-то местность... Может быть, остров, заявил Степа.

- Вряд ли, - усомнился Кар. - Если остров, то, наверное, из тех, которые даже в лоции называются скалой. На Беринговом море я знаю почти все острова. Хотя должен сказать, что слово "эльгар" я где-то слышал. Но где, не припоминаю.

Разговор продолжался, но Кар уже не принимал в нем участия. Молча допив чай, он пошел в свою каюту. Эрик Олаунсен все так же внимательно присматривался к собеседникам. Он догадывался, что Торба - механик и старший помощник Кара, и что Запара - ученый, а остальные - матросы и кочегары. Его удивляла простота взаимоотношений между советскими моряками. Он видел, что, несмотря на товарищеские отношения между начальниками и подчиненными, на пароходе была твердая дисциплина.

Ему были приятны теплая заботливость, с которой все эти люди относились к нему, и дружба между ними. Ему очень нравилось, как проводили время советские моряки в ледяном плену. Он не мог рассказать то, что думал, не мог спросить о многих интересных и непонятных для него вещах. Он внимательно прислушивался к словам, которыми они перебрасывались между собой, и, когда разгадывал значение хотя бы одного, старался запомнить его, повторяя по нескольку раз.