Стивен Бакстер - Эволюция

Ей были видны облака, которые привлекли её сюда. Они были клочковатыми, но по-прежнему висели в верхней части горных склонов. На фоне чёрного, как ночь, неба облака горели бледно-оранжевым огнём, отражая свет горящей земли. Но сейчас над облаками на небо наползал тот оранжевый свет с юга. Само небо начало пылать, словно рассвет начался одновременно по всему небосклону. Цвет его быстро менялся на оранжевый, затем на жёлтый, а дальше на ослепительно-белый, яркий, как солнце.

До них добралась первая волна испепеляющего жара.

Приматы отчаянно рылись в земле.

На растрескавшемся дне пруда Гигант отчасти сумел удержаться на ногах, окружённый мёртвыми телами. Он не мог дышать; его грудная клетка сжалась от воздуха, смешанного с дымом и раскалёнными частицами обугленной растительности. Он был словно в сером тумане. Он видел лишь дым, пыль и вихри пепла.

Жар пульсировал; было горячо, словно в печи. Стояла вонь горелого мяса.

Почувствовав острую боль в передней лапе, он поднял её, охваченный проблеском любопытства. Его пальцы горели, как свечки.

Последняя мысль у него была о братьях.

Он принял смерть мгновенно. Он так ничего и не осознал: жизненно важные органы были разрушены слишком быстро для того, чтобы мозг смог отреагировать на это. Затем его мускулы запеклись и затвердели. Это вызвало сокращение его передних и задних лап, но его позвоночник остался прямым, поэтому в момент смерти он принял позу, странным образом напоминающую боксёра: голова отклонена назад, передние лапы приподняты, ноги согнуты. Его плоть иссохла, а эмаль на зубах начала растрескиваться.

Всё это произошло, пока Гигант падал на землю.

А потом начали трескаться даже камни.

Подобная драгоценному камню, в своём внезапном сиянии, отражающемся в древних морях своей спутницы Луны, Земля была прекрасна. Но это была красота умирающего мира.

Половина всей тепловой энергии, выделенной горящим воздухом, попала в нижние слои атмосферы и на землю. По всей планете небо было горячим и ярким, как солнце. Растения и животные сгорели там, где стояли. Деревья могучих меловых лесов были пожраны огнём, словно сосновые иголки. Все птицы, оказавшиеся в воздухе, сгорели в порыве пламени, и птерозавры исчезли в горниле вымирания. Норы млекопитающих, насекомых и амфибий превратились в крошечные гробы. Второй детёныш Пурги, скулящий и одинокий, очень быстро испёкся.

Пурга спаслась. Среди последних облаков чёрного цвета появились разрывы; они быстро рассеялись, превратившись в пар, но в те критические минуты огромной тепловой волны они сослужили хорошую службу, затенив землю под собой от неба, горящего, словно солнце.

С момента столкновения прошёл всего лишь час.

Прошло несколько дней; дрожь Земли прекратилась, а ежедневный топот ног рептилий, огромных, как горы, исчез навсегда.

Пурга привыкла жить в темноте. Но не в тишине , в этой пугающей неподвижности, которая всё продолжалась и продолжалась.

В течение бесчисленных поколений динозавры оказывали влияние на жизнь вида, к которому принадлежала Пурга. Даже после этого чудовищного катаклизма её преследовали неясные видения полчищ динозавров, которые безмолвными рядами выстроились, желая поймать любое млекопитающее, оказавшееся достаточно неблагоразумным, чтобы высунуть морду из норы.

Но она не могла оставаться здесь, в этой поспешно выкопанной норе. С одной стороны, здесь нечего было есть: семья быстро выкопала и съела всех роющих землю червей и жуков, которых удалось поймать. Они даже не знали, когда наступал день, а когда ночь. Их цикл сна и бодрствования был нарушен во время бегства в день удара кометы, и они пробуждались в разное время; их голод вступал в противоречие со страхом перед странной холодной тишиной наверху. Они цапались между собой, хватая и кусая друг друга.

И со временем температура сильно упала — с интенсивного жара в часы горящего неба до жестокого холода. Приматы были защищены толстым слоем земли сверху, но даже это не спасёт их навсегда.

Наконец, Третий повернулся к детёнышу — Последней , потому что она была последним из выживших детёнышей Пурги. Пурга не могла увидеть Третьего. Но благодаря вибриссам и острому слуху она могла почувствовать, как её самец приближается к детёнышу — шаг за шагом, широко разинув рот, как будто он преследует многоножку.

Третий был зол, сбит с толку, испуган и очень-очень голоден. В том, что он делал, был определённый смысл. В конце концов, здесь нечего было есть. Если мясо детёныша поддержит жизнь взрослых особей хоть немного дольше, достаточно долго для того, чтобы произвести на свет ещё один выводок, то генетическая программа будет выполнена. Вычисления были неумолимо логичными.