Стивен Бакстер - Эволюция

— Уродцы, уродцы, — пробормотала Джоан. — Эти острова, птицы и звери. Конечно же, они замечательные, но уродцы. Острова всегда были великими лабораториями эволюции. Изоляция. Пустота, заселённая горсткой видов, которые приплыли на плотах или прилетели, а затем в ходе адаптивной радиации заняли все пустующие ниши. Как этот самый баклан. Вот, как далеко можно уйти за три миллиона лет, ты видишь: на полпути между пеликаном и пингвином. Однако же, дай ему ещё несколько мегалет, и эти бесполезные крылья станут настоящими плавниками, перья будут по-настоящему водоотталкивающими, и, интересно, кем они станут тогда ? Неудивительно, что именно здесь открылись глаза у Дарвина. Ты можешь увидеть , как работает отбор.

— Мам…

— Конечно же, ты всё это понимаешь, — она поморщилась, и её похожее на маску лицо скривилось. — Знаешь, судьба стариков — это превратиться в собственных родителей; именно так имела обыкновение говорить мне моя мама. Не может быть такого разговора, который не превратился бы в лекцию.

Они направились к берегу на пологом пляже. Лодку вынесло на берег, и Люси выпрыгнула из неё; под её ногами, обутыми в сандалии, хрустнул грубый чёрный песок. Она развернулась, чтобы помочь своей матери, а затем они обе сделали усилие и быстро и проворно выгрузили своё оборудование.

Когда Джоан начала расставлять ловушки, Люси взяла пару винтовок со снотворным и отправилась патрулировать пляж.

Сам пляж был жутким местом. Чёрный лавовый песок был усеян такими же чёрными камнями. Даже море казалось чёрным, словно море нефти, из-за тёмного дна. Издалека она смогла разглядеть мангровые деревья — растения, способные использовать солёную воду, вспышку зелени на фоне чёрного и красного цвета камней.

И здесь же были морские игуаны, выстроившиеся рядами, словно жирные метровые скульптуры, и их бесстрастные морды были повёрнуты к солнцу. Они и сами были чёрными, настолько тёмными и неподвижными, что нужно было приглядываться, чтобы распознать в них живых существ, а не пугающее образование из застывшей лавы. Попавшие в эту лабораторию Дарвина, переплыв через океан на естественных плотах вместе с черепахами, предки игуан были обитателями суши, древесными существами. Они постепенно приспосабливались кормиться морскими водорослями, которые добывали в морской воде. Но они выплёвывали лишнюю воду — в воздухе слышалось их покашливание; в солнечном свете искрились небольшие струйки, брызжущие у них изо рта — и они должны были рассчитывать на солнечное тепло, чтобы переработать в своих желудках скудную закуску.

Люси держала винтовку наготове. Если вокруг были дикие дети, стоило быть начеку.

Во время схваток за места на последних нескольких судах, уходивших на материк, дети были брошены здесь отчаявшимися родителями. Слабые быстро умерли, и их кости усеивали берега и скальные обнажения, подобно костям морских львов, игуан и альбатросов. Но некоторые из детей выжили. В действительности было бы неверно употреблять здесь слово «дети», поскольку они пребывали здесь уже достаточно долго, чтобы дать начало второму поколению — детям, которые выросли, зная только эти бесплодные скалы и бесконечный океан, детям, которые были ещё более бессловесными и бескультурными, чем их родители. Дикие дети, лишённые инструментов, владеющие лишь зачаточным языком — и всё же люди, которых можно было отмыть и воспитать.

А ещё они могли укусить тебя за ногу.

Ловушки Джоан были простыми: не больше, чем просто скрытые сети и ловушки, где приманкой была пряная еда с сильным запахом. Расставив их, она и Люси скрылись из поля зрения в тени туфового обнажения — хрупкой, легко подвергающейся эрозии лавы — и приготовились ждать диких детей.

Со времён Рабаула жизнь Джоан и её дочери была трудной — но тогда она была трудной у любого из жителей планеты. Пусть даже её великий проект с сопереживанием пошёл прахом, Джоан не прекратила работать. Держа на буксире наивную маленькую Люси, она удалилась сюда, на Галапагосы.

Как ни парадоксально, эти хрупкие острова относительно хорошо сохранились после великой глобальной катастрофы. Когда-то здесь жило всего семнадцать тысяч человек, главным образом мигрантов с материкового Эквадора. До Рабаула здесь возникали постоянные трения между потребностями этого растущего и возмущённого населения и уникальной живой природой, номинально охранявшейся в соответствии с законами национального парка Эквадора. Но острова всегда кормились ресурсами материка. Когда после Рабаула всё треснуло по швам, когда прекратили прибывать корабли, большинство населения сбежало домой.