Ф. Ришар-Бессьер - Люди, люди… и еще раз люди

Работа требовала терпения и упорства. Все время приходилось ломать голову над тем, как приладить к уцелевшей аппаратуре случайные детали.

Однажды он в очередной раз отправился к развалинам собора Парижской Богоматери, — там, среди останков больших органов, он собирал детали, которых ему не хватало.

Орган лежал в нефе. Чтобы отыскать хоть что-нибудь подходящее, приходилось перерывать горы обломков.

Уже насобирав проржавелых железок, Давид заметил, что вслед за ним в собор пришла и Забела. Девушка ела ягоды, которые нарвала с кустов, растущих среди развалин. Она набила ими полный рот.

Давида это шокировало. Он встал с неприязненной гримасой на лице. Он ничего не мог с собой поделать.

— В церковь не входят как на мельницу, — сказал он. — Даже в том случае, если эта церковь ничего для вас не значит.

Лицо Забелы залилось краской.

— Вы хотите сказать, я тоже должна делать тот жест, который делаете вы каждый раз, когда входите сюда?

— Ты не обязана это делать. Ты можешь совершенно спокойно оставаться снаружи.

— Я только хотела посмотреть, что здесь есть.

— Ну, что ж, смотри…

Она сделала несколько шагов, спотыкаясь об обломки, и остановилась перед разбитой статуей Христа, выполненной в натуральную величину. Она протянула руку.

— Этого человека прибили к кресту люди, подобные вам…? — спросила она, не скрывая удивления. — Почему?

Давид усмехнулся.

— Этот человек взял на себя все людские грехи. Включая твои грехи и грехи всех ваших соотечественников, детка.

— Это был ваш Бог?

— Он был похож на Бога.

— Он был сильнее машунги?

— О-о-о! Конечно.

— Тогда почему же он не заступился?

Давид не ответил. Ему действительно нечего было сказать.

Он взял мешок с деталями и вышел из церкви.

Время в бункере тянулось медленно. День проходил за днем. Ничто не нарушало привычного ритма работы, и спустя неделю электронный орган был готов к испытаниям.

Все было отлажено и настроено. Оставалось только расставить микрофоны и динамики вокруг машунги. Давид выполнил эту опасную работу в одиночку, соблюдая все меры предосторожности.

В защитной каске он уже не опасался нападения йури, но для энергетических существ он все равно был уязвим. Во всяком случае, надо было оставаться настороже.

Он подошел к энергетической массе — достаточно близко того, чтоб можно было расставить приборы, и в то же время держась на достаточном удалении от нее, чтобы вовремя заметить выбросы энергетических стрел и успеть увернуться.

Расставив приборы, Давид вернулся в бункер, включил генератор и стал записывать на магнитную ленту ультразвук с nepeoбoрудованного органа.

— Почему-то ничего не слышно, — удивилась Забела, наблюдая как он играет на инструменте.

Давид встал и подключил магнитофон к одному из радиопередатчиков.

— Я тоже ничего не слышу, — Но кое-кто это услышит.

— Кто?

— Ваши всемогущие боги.

Он махнул рукой в направлении машунги. Забела, кажется, удивилась.

— Зачем вы это делаете?

— А это, детка, я скажу позже… если эта штука сработает.

Он посмотрел на пол, увидел у ног Забелы мертвую собаку, и его передернуло от отвращения. Это был маленький спаниель. Рыжая шерстка собаки была перепачкана кровью. Давид нахмурился.

— Зачем ты ее убила?

Забела в недоумении посмотрела на него.

— Но… мне же нужно что-то есть.

— Разве нельзя было убить что-нибудь другое?

— Собака — животное, а животное едят, тем более что это опасное и жестокое животное.

Это заявление развеселило Давида.

— Собака всегда была лучшим другом человека. Вы кинули собак на произвол судьбы, и не их вина, что они стали тем, чем стали. Ух! Как вы отвратительны!

— Но, Давид, собака ест птиц, птицы едят насекомых, а насекомые…

— А вы начинаете этот процесс — едите собак. Да, принцип не новый. Не вы его придумали. Чтобы сохранить свою жизнь, надо взять чужую. Но у меня тоже есть свои принципы. И мне очень не нравится, когда убивают собак.

Забела покорно склонила голову.

— Хорошо, Давид, я больше никогда не буду их убивать.

Давид пожал плечами. Забела была славной девушкой. Во всяком случае, единственным существом в этом мире, которое не питало к нему ненависти. И он тоже не презирал ее, как прочих. Но он все чаще мучился вопросом: правильно ли он поступил, отказав Бартелю в его претензиях на девушку и предоставив выбор ей самой. Между ним и Забелой была пропасть. Неодолимая пропасть.