Юрий Тупицын - Безумие

- Кровь бросилась ему в голову!.. К сожалению, а может быть, и к счастью - этот реликтовый режим работы мозга находится теперь в стадии атрофии. Зато другой, творческий режим только-только завоевывает себе право на существование. Месяцы тяжелой черновой работы, изнурительное карабканье вверх по сантиметру, по миллиметру, жестокие срывы, бессонные ночи, полные тоски, разочарования и ненависти к своей бесталанности. И вдруг неожиданные и незабываемые звездные мгновения! Мы называем это озарением, вдохновением, бормочем нечто невнятное об интуиции, подобно тому, как толкуют о воле божьей, а я уверен, что это еще один режим работы мозга, самый высший, самый продуктивный, входить в который по собственному произволу мы, увы, пока еще не умеем, но научимся, обязательно научимся!

Подводя итог, могу сказать следующее; я убежден, что человеческий мозг имеет по меньшей мере три качественно различных режима работы: аффектоидный, нормальный и творческий, а таламус является его своеобразной коробкой скоростей. Кстати, все говорит за то, что единственным режимом работы логосов является как раз режим аффектоидный, так что в их сумасшествии нет ничего удивительного - оно неизбежно должно наступить после того, как будет накоплен некоторый пороговый минимум информации, - Гершин-Горин развел руками. - Вот, пожалуй, и все, чем я могу быть полезен вам в настоящее время.

Глядя на психиатра, Сергей негромко и очень серьезно сказал:

- Браво, Гершин. - Он помолчал и повторил:

- Браво!

- Есть еще порох в пороховницах, - не без самодовольства" проговорил психиатр, вскидывая свою крупную голову.

Ему были приятны и похвала Сергея и то, что он назвал его так чудно Гершин.

Получилось так, что я вышел из кабинета, а Гранин и Гершин-Горин задержались. Я было приостановился, поджидая их, но догадался, что им хочется поговорить о чем-то наедине, как из гостиной вышла хозяйка дома.

- А где же мужчины? - спросила она. Мне хотелось спросить, к какой категории она относила меня лично, но сдержался и ответил коротко и неопределенно;

- Дела.

- Дела, - без улыбки повторила Лена, - мужские дела.

- Похоже, вы друзья с Сергеем?

- Да, - ответил я удивленно. Мне представлялось, что она более осведомлена о делах, касающихся Сергея. - Мы вместе и живем, и работаем. Так сказать, два аргумента одной и той же функции.

Лена в молчаливом вопросе подняла свои соболиные брови.

- У Сергея умер отец, - пояснил я, - вот он и пригласил меня в компаньоны.

- Владимир Михайлович умер, - в спокойном раздумье проговорила молодая женщина, - а я и не знала. Как же выглядит теперь эта квартира?

Мне понравилось, что она не высказывает банальных сожалений, а поэтому предложил:

- А вы заходите и посмотрите. Она вскинула на меня глаза.

- Вы думаете, это удобно?

- А почему бы и нет?

Лена с улыбкой разглядывала меня.

- Сергей рассказывал вам обо мне?

- Нет.

- Нет, - повторила она, рассеянным жестом поправляя волосы, - жениться-то он по крайней мере думает?

- Жениться? - удивился я. - Полагаю, что нет.

- А почему вы так полагаете?

- Чтобы жениться, как минимум, нужна невеста. Лена рассмеялась.

- Как минимум! Вы чудак. А максимум? Я пожал плечами.

- II как максимум. Это условие и необходимое, и достаточное.

Тут на мое счастье дверь кабинета отворилась и показались "мужчины". Сергей сразу же стал прощаться и, как не удерживали его Гершины-Горины, стоял на своем, ссылаясь на дела и занятость.

- Заходи, Сережа, - сказала на прощанье Лена, - заходи не по делам, а просто так.

- А если по делам - так нельзя? - прищурился в улыбке Сергей.

7

На улице шел дождь, мелкий и частый, словно просеянный сквозь тончайшее сито, спрятанное где-то в рыхлой толще хмурых облаков. Сергей покосился на сырое небо, поежился и вдруг предложил:

- Пойдем пешком?

- Пойдем, - согласился я.

Я люблю бродить по городским улицам дождливыми вечерами. Когда идет дождь, на улице меньше народа, больше простора и света. Горят фонари, светятся окна домов, мокрый асфальт и лужи отражают разноцветье реклам, блестят брызги, разлетающиеся из-под колес автомашин, которые мчатся в сверкающую темноту с каким-то особым влажным шорохом.

- О чем говорил с тобой этот леопард? - спросил я.

- Кто - кто?

- Да Гершин-Горин!

Сергей захохотал.

- Верно, - подтвердил он с удовольствием, - настоящий леопард. Гибок, цепок и умен.

- Умен, - согласился я, - но самонадеян.

Некоторое время мы шли молча. Про себя я отметил, что Сергей так и не сказал мне, о чем они говорили с Гершиным-Гориным