Сергей Снегов - Экспедиция в иномир (сборник)

Дальше абстрактных рассуждений о технической естественности неестественного размышление не шло. Раньше надо было выяснить, какова разумная цель в появлении привидения, а уж потом дознаваться, какими техническими приемами оно порождено. Но на вопросе: для чего? — мысль спотыкалась, как нога о камень.

На столе лежал альбом схем шестой лаборатории. Лаура не раз перелистывала его. На первой странице альбома Герд Семеняка поместил свой портрет. Лаура без особого любопытства глядела на него. Мужчина как мужчина: он не интересовал ее. Ученый, бросивший свою лабораторию и трусливо сбежавший с Урании на Землю, не заслуживал внимания. Механизмы, им сконструированные, схемы включений аппаратуры были важней — она равнодушно переворачивала страницу с портретом и шла дальше.

А сейчас Лаура почувствовала, что первая страница с портретом важней всех остальных. Только сегодня она поняла, что, видя, не постигала. Лицо Герда сегодня воспринималось по-новому. Оно не повторяло уже совершившегося знакомства, оно являлось как неожиданное открытие.

Все было в нем таким, как уже много раз виделось, — мужчина средних лет, некрасив, глаза серо-голубые, рот большой, брови густые, лоб невысокий, но широты необычной, а подбородок столь же необычно узок, худощавые, розоватые, как у юноши, щеки. Лаура поворачивала портрет вправо и влево, наклоняла и поднимала вверх и вниз. При каждом движении выражение почти треугольного лица менялось. Все было то же каждой отдельной чертой и все становилось иным: лицо оживало, по нему как бы бежали гримасы, ни один звук не вырывался из полураскрытого рта, но Герд говорил. Вот глаза его, вдруг вспыхнув, смеются, как-то странно смеются, скорей печально, чем весело. Вот он хмурится, он недоволен собой, только собой, а не чем-то посторонним, это явно. Вот он озадачен, а вот обрадован, а вот ликует, а вот подавлен, смертно, до безнадежности подавлен…

И чем дальше Лаура изучала лицо Герда в разных поворотах, тем глубже чувствовала: он замечательный человек, этот таинственно исчезнувший из своей лаборатории хронофизик, он очень неоднозначен — способен фанатически увлекаться, буйно радоваться, горько сетовать, безжалостно упрекать себя, искренне, без самолюбования и самообожания, восхищаться собой… И самое главное — он добр, он необычайно добр. Нет, что там этот человек ни сделал, что бы ни принудило его бежать — зла он никому не сумел бы причинить, бежал не для того, чтобы создать затруднение другим. Произошло несчастье — вот отчего он бежал!

Лаура захлопнула альбом, закрыла глаза. Перед ней стоял Герд Семеняка. Он тревожил ее. Она, не отдавая себе отчета, почему, сочувствовала ему, печалилась о его непонятном, угадываемом ею горе. Она хотела встретиться с ним. Она должна с ним встретиться. Здесь или на Земле — все равно.

Не то размышления, не то мечтания Лауры прервало появление директора и его заместителя. Оба выглядели порядком ошарашенными.

— Так скоро? — сказала Лаура. — Видимо, сверхсветовая связь с Землей работает отлично.

— Связываться с Землей не пришлось, — ответил Чернов. Директор, по своему обыкновению, только кивал, подтверждая объяснения заместителя. — Мы связались с Латоной. Этого было достаточно.

Лаура поспешно приподнялась в кресле.

— Герд Семеняка на Латоне? Неужели он не улетел на Землю?

— Герда на Латоне нет. И он не улетал на Землю. Он вообще не появлялся на Латоне. Он не покидал Урании.

Лаура сказала первое, что пришло в голову:

— Но эта его записка вам, Ростислав! Неужели он солгал!

— Камуфляж! — торжественно объявил Чернов. — Вспомните, он признавался в записке, что здорово запутался в своих экспериментах. Очевидно, какие-то катастрофические неудачи. Герд — парень правдивый, но с отчаяния чего не сделаешь. Самолюбие помешало честно признаться в своих провалах, так я это расцениваю.

— Лаура, вы понимаете, что произошло? — сказал Берроуз. — Раз Герд не покидал Урании, то, значит, он здесь притаился. А это означает…

Лаура прервала его. Ситуация внезапно прояснилась.

— Я согласна с вами, друг Ростислав. Это означает, что загадочное привидение шестой лаборатории — сам Герд Семеняка!

О том, чтобы Лауре одной работать, теперь не могло быть и речи. Директор довольно робко предложил снова закрыть лабораторию, но заместитель воспротивился. Лаура уже уяснила себе, что Берроуз — высший судья только в научных проблемах, а все, что называется административными делами, решает Матвей Чернов. И хотя при первом знакомстве Чернов намеренно передал решение о возобновлении работ в лаборатории самому директору, это не меняло реального положения: слово Чернова было решающим. Лаура воззвала к Чернову о содействии, и Чернов содействие оказал.