Рудольф Жакмьен - Нэсси, или яйцо бронтозавра

Насвистывая мелодию старой матросской песенки, Боб просматривал лежавший в углу строительный материал, которым он при случае пользовался, когда кому-нибудь в поселке помогал в постройке курятника или другого подобного сооружения. Цемент, известь, песок — все под рукой. Ему очень хотелось тут же приступить к работе, однако нетерпеливый голос Мириам позвал его домой.

— Где ты там пропадаешь, Боб? Клубника ждет тебя.

— Я уже иду,— отозвался он. Продолжая насвистывать, он вымыл в кухне руки, сел за стол и стал лакомиться клубникой.

— Превосходно! — весело похвалил он, сунув в рот сидящей против него Мириам несколько самых крупных ягод и взялся за ужин. Мириам подозрительно посмотрела на него через стол и заметила:

— У тебя сегодня какое-то приподнятое настроение. Уж не выпил ли у Энди рюмочку?

— Что ты, милая, ни капли.

— Ну тогда, наверно, в твой музей опять привезли какие-то исторические косточки.

— Тоже нет,— отрицал Боб. И уже второй раз за этот вечер подумал: «Если бы ты знала!»

Он, конечно, понимал, что волей-неволей должен посвятить жену в свой замысел. Но не сегодня. Она узнает об его открытии тогда, когда он принесет яйцо бронтозавра домой и потребуется рефлекторная лампа, которую они зимой иногда включают, чтобы в комнате стало теплей и уютней. Но пока...

— Нет, Мири,— продолжал он, смущаясь,— дело в том, что сэр Эдвард просил меня сделать копию яйца бронтозавра, что ты видела в моем отделе. Где-то открывается палеозо... Фу черт! Все еще спотыкаюсь об эти ученые выражения. Открывается, значит, палеонтолого-зоологическая выставка, и на ней должно экспонироваться наше яйцо бронтозавра. Однако директор музея опасается, что драгоценный экспонат может потеряться или повредиться, и поэтому хочет послать туда его копию. Дело не терпит отлагательства, и я попытаюсь «снести» такое большое яйцо ещё сегодня,— закончил он, смеясь.

Мириам с сомнением покачала седоволосой головой.

— А не много ли ты на себя берешь? Ты ведь не скульптор,— сказала она.

— Зато бывший штукатур! — ответил Клиффорд самоуверенно.— И было бы смешно, если бы не справился с этим делом.

У него буквально чесались руки сейчас же начать делать яйцо. Из чулана в конце коридора он достал свою старую спецовку, переоделся и пошел в сарай. В небольшом деревянном корыте он перемешал цемент с песком, добавил немного извести и воды и превратил все это в густую тягучую массу. Ему не сразу удалось найти нужный оттенок цвета, но после нескольких экспериментов он все-таки добился своего. Тогда он отложил в сторону мастерок и начал лепить яйцо руками. Это оказалось труднее, чем он предполагал.

— Эх, если бы была форма! — бормотал он с нетерпением. Но времени для изготовления формы у него не было. Он спешил, потому что должен был заменить оригинал в музее копией, прежде чем посетители заметят, что древнее яйцо шевелится. Поздние сумерки июльского вечера сгустились, стало темно.

Было уже около полуночи, когда Клиффорд наконец остался своим произведением доволен. Острием ножа подделал он по памяти на скорлупе яйца трещинки и бороздки, не забыл также маленькую зарубку, которая, быть может, была следствием удара мотыги при раскопках. Незначительные отклонения от оригинала едва ли кто заметит, тем более, что большинство посетителей этому невзрачному экспонату, как правило, уделяют мало внимания. Вероятно, не сойдется и вес, но это тоже не играет роли. Кому придет в голову взвешивать гигантское яйцо? Что же касается прочности копии... Он ведь лепил муляж из быстро твердеющего цемента, и до утра яйцо станет как камень. Как оригинал!

...Старая кожаная сумка, в которой он носил с собой второй завтрак, подозрительно разбухла, когда он туда спрятал цементное яйцо и утром раньше обычного поехал на работу. Однако ни Текльтоны, у которых он, как всегда, оставил велосипед, ни старый близорукий портье у служебного входа музея не заметили этого.

— А вы сегодня рано, мистер Клиффорд,— констатировал старик, взглянув на большие часы, висевшие на стене против его окошка.

— Успел на ранний автобус, папаша Хиггерт,— объяснил Боб и поспешил дальше. Он намеренно пришел раньше, чтобы без помехи осуществить свой план. До появления первых посетителей, которых в ранние утренние часы обычно было мало, оставалось достаточно времени, чтобы подменить яйцо. Он удостоверился, нет ли кого вблизи из его коллег-смотрителей, снял колпак над экспонатом и приложил ладонь к яйцу. Дрожь прошла у него по телу. Яйцо за ночь не остыло — верный признак того, что в нем была жизнь. И вот опять это легкое, почти неощутимое постукивание, идущее изнутри. Он поднял яйцо осторожно из бархатного углубления подстилки и переложил в кожаную сумку так бережно, словно боялся, что оно может рассыпаться на куски. Затем поместил в опустевшее «гнездо» свою подделку и накрыл ее стеклянным колпаком. Дрожащими от волнения руками спрятал он сумку с драгоценным содержимым в шкафчик, где хранил свою служебную форму, закрыл его на ключ и со вздохом облегчения опустился на стул.