Герберт Уэллс - Пища богов

- А помогать другим?

- Помогать расти, идти вперед. Это значит, мы и сами растем. Если мы не помогаем им остаться ничтожествами...

- Они будут драться не на жизнь, а на смерть, - сказал кто-то.

- Ну и что же? - возразил другой.

- Да, они будут драться, - сказал Редвуд-младший. - Если мы откажемся принять их условия, они наверняка будут воевать. Я даже надеюсь, что они начнут воевать открыто. Когда после всего, что было, они предлагают мир, это значит только одно: они хотят захватить нас врасплох. Не надо обманывать себя - так или иначе, но они будут драться. Война началась, и мы должны биться до конца. Так будем же осмотрительны, не то окажется, что мы только затем и жили, чтобы выковать оружие, которое обратилось против нас и наших детей, против всех гигантов. Борьба только еще начинается. Вся наша жизнь станет борьбой. Одни будут убиты, другие попадут в плен. Легкой победы быть не может, в любом случае победа нам дорого обойдется. Это бесспорно. Ну и что же? Главное - сохранить какой-то плацдарм, оставить после себя воинство, которое станет множиться и продолжать борьбу, когда мы погибнем!

- Что же будет завтра?

- Начнем рассеивать Пищу, засыплем ею весь мир.

- А если они согласятся принять наши условия?

- Наше условие - Пища. Гигантам и пигмеям не ужиться в мире и согласии. Или мы, или они. Ни один отец не вправе сказать: пусть мой сын знает только тот свет, что светил мне, пусть ни в чем не смеет перерасти меня. Согласны вы со мной, Братья?

В ответ послышался гул одобрения.

- Этого никто не вправе сказать не только будущим мужчинам, но и будущим женщинам, - донеслось из темноты. - Женщинам тем более не вправе: они будущие матери нового человечества...

- Но ведь в следующем поколении еще останутся большие и маленькие, сказал Редвуд-отец, глядя в лицо сыну.

- Во многих поколениях. И маленькие будут мешать большим, а большие теснить маленьких. Это неизбежно, отец.

- Значит, будет продолжаться борьба.

- Бесконечная борьба. Бесконечные раздоры. Такова жизнь. Великое и малое не могут найти общий язык. Но в каждом вновь родившемся человеке дремлет зерно величия, дремлет - и дожидается Пищи.

- Значит, я должен возвратиться к Кейтэрему и сказать ему...

- Ты останешься с нами, отец. На рассвете Кейтэрем узнает наш ответ.

- Он грозился пойти на вас войной...

- Да будет так, - сказал Редвуд-младший, и снова Братья ответили негромким согласием.

- Железо остывает! - крикнул кто-то.

Два кузнеца в углу мерно застучали молотами, и этот железный гром могучей мелодией поднялся над лагерем гигантов. Раскаленный металл светился еще ярче прежнего, и Редвуд-старший мог теперь лучше рассмотреть все вокруг. Овальный котлован был виден как на ладони, огромные орудия и машины насторожились, готовые к бою. Поодаль и выше стоял дом Коссаров. Вокруг Редвуда молодые исполины, огромные и прекрасные в своих сверкающих кольчугах, готовились к завтрашней битве. Глядя на них, Редвуд воспрянул духом. Какая спокойная сила! При огромном росте - какая стройность и изящество! Какие уверенные движения! И здесь же его сын и принцесса, первая женщина среди гигантов...

И вдруг - поразительнейший контраст! - ему вспомнился Бенсингтон: вот он перед глазами, крохотная отчетливая фигурка - стоит посреди своей благопристойной и скучной комнаты, погрузив пальцы в пух на груди первого гигантского цыпленка, и растерянно смотрит поверх очков на дверь, которую только что с грохотом захлопнула за собою кузина Джейн...

Это было только вчера, всего лишь двадцать один год прошел.

Внезапно странное сомнение овладело Редвудом: что, если эта крепость и все это величие - только сон! Вот сейчас он проснется у себя в кабинете узник в той же тюрьме, гиганты убиты, Пища уничтожена. Да ведь и вся жизнь - тюрьма, и человек - вечный узник! Сон достиг зенита, и сейчас настанет конец. Он проснется от шума сражения, среди потоков крови, и увидит, что его Пища - глупейшая фантазия, а все его надежды, вся вера в великое завтра мира - лишь тоненькая радужная пленка на бездонном гнилом омуте. Пигмеи непобедимы!..

Отчаянье, предчувствие неминуемой катастрофы нахлынуло на него с такой силой, что он вскочил. Он стоял, прижав к глазам стиснутые кулаки, оцепенев от страха: вот сейчас откроет глаза, а сновидение уже рассеялось...

Перекликались гиганты, голоса их вторили могучей песне металла. И волна сомнений пошла на убыль. Вокруг по-прежнему слышны могучие голоса, шаги. Это не сон, это все живое, несомненное, такое же подлинное, как злобные действия врагов! И даже более подлинно, ибо великому принадлежит будущее, а ничтожество, звериная жестокость и человеческие слабости обречены на гибель. Редвуд открыл глаза.