Кэролайн Черри: Ангел с мечом

Альтаир набрала воздуху, крепко уперла шест в скалистое дно и толкнула лодку назад, но это что-то потянулось за шестом, тяжело повисло на нем. У носа лодки плеснула вода; наверху появилась белая рука и ухватилась за край лодки прямо возле колен Альтаир. Она вытащила из-за пояса крюк и в немом ужасе увидела, как пальцы снова потеряли опору и начали соскальзывать.

Вонзив в эту руку крюк, она, возможно, смогла бы ее удержать. И искалечить на всю жизнь. Крюк был верным средством. Но эта вызывающая сочувствие попытка удержаться могла быть трюком, ловушкой; тонущий человек может утащить ее в черную воду, и они оба утонут.

Пальцы соскальзывали. Альтаир свободной рукой схватила эту уходящую вниз руку и потянула, потом бросила крюк, ухватилась обеими руками, уперлась босыми ногами и потащила человека в лодку, потом встала и собственным весом выровняла накренившуюся лодку. Над краем лодки показалось вялое тело мужчины, рука, голова и плечо, но у нее уже не было сил тянуть дальше.

Мужчина, висевший в ненадежном равновесии на носу ее скипа, был светлокожим и светловолосым, молодым и хорошо сложенным; огромное расточительство скормить такого рыбам и угрям, даже если он действительно был тем, за кого она его принимала: каким-нибудь бедным должником или кем-то, кто вступил в конфликт с бандами. А скорее всего, член банды, и тогда было бы самым разумным дать ему снова соскользнуть к рыбам и опорам.

Но Альтаир осталась в той же позе, и, упираясь ногами и переводя дыхание, крепко держала скользкое запястье, пока лодка дергалась и качалась. Потом Альтаир наступила на руку мужчины, встала коленями ему на спину и вытянула из воды вторую руку, пока он снова не соскользнул. Теперь у нее были обе руки.

Тянуть.

Дура. Дура. Проклятая дура!

Ей не хотелось ни быть убийцей, ни участвовать в убийстве. И тем, что она не проехала просто мимо него, она привела себя к этому вынужденному решению.

Она резко опустилась на рейки пола — бум — наставив на заднице синяков, и совсем перетащила мужчину через край лодки, напрягаясь до боли, и этого хватило, чтобы он остался на борту и она могла бы его отпустить, а все вместе было уже достаточным благодеянием по отношению к чужаку. Но она набрала воздуху и продолжала трудиться, заставляя тем самым закачаться лодку, перегнулась через его спину и из последних сил выудила из воды одну из его ног, обхватила и тащила на борт до тех пор, пока он вялой, мокрой кучей не лег на доски.

Теперь он больше не был тормозом для скипа. Лодка медленно вертелась, натыкалась на опоры и вертелась опять. Альтаир склонилась над чужаком, уже с синяками на коленях, села верхом на этот выброшенный водой человеческий обломок, изо всех сил нажала на спину, выдавливая из него воду, и давила, давила и давила, раз, два, пока он не начал судорожно выкашливать воду на дно лодки. Скип плыл по течению, то и дело натыкаясь на опоры, и каждый удар был для Альтаир будто синяком на чем-то, что значило для нее больше, чем это полузахлебнувшееся, безнадежное ничто. Она чертыхалась перед каждым вдохом. Проклятый идиот! Разобьет мою лодку! Будь ты проклят, что упал в мой канал! Не моя вина. Переложи ее на них! Ну что я сделала, что вынуждена этим заниматься? (Ррумс.) Проклятье!

На мгновение они оказались в лунном свете, когда скип несло между мостами и висячими переходами. Толчки и удары, отскоки и новые удары. Альтаир позволила скипу плыть по течению и вертеться, а сама продолжала обрабатывать мужчину, не находя возможности бросить это занятие. Проклятье, проклятье, проклятье…

— Ну, давай же, дыши, в конце концов!

И он действительно задышал. Она почувствовала, как он давился и опять застывал, как из него выходила вода. И она снова давила на него, и ругала его, и хрипела, и чертыхалась, пока он судорожно не задвигал руками, а лодка не попала в водоворот у пирса Вентани. Альтаир продолжала работать в ритме насоса, потому что нужно было вызывать рвоту как можно дольше, чтобы он смог задышать. Она давила и мяла его, когда он начинал задыхаться, пока его не вырывало и сквозь его горло не проходил новый полужидкий вдох.

Лодка с треском ударилась боком о балки пирса, от удара зубы Альтаир щелкнули. Старый Дет оживал, когда менялись приливы. Надавить, отпустить. Надавить, отпустить, пока хрип не стал затихать, и дыхание не уподобилось ее собственному. Рруммс, — еще одна опора, потом головокружительное вращение в лунном свете у спящего сборища лодок, привязанных на ночь к Висельному мосту.