Кэролайн Черри - Черневог

Она остановилась и прикусила губу, надеясь, что это желание сохранится. Он попытался помочь ей.

— Пожалуйста.

—… мира для всех нас, — твердо закончила она. — И оставим все это как есть.

— Ивешка, я не совсем уверен в происходящем, я не уверен в том, что мы делаем.

— Оставь это в покое! — сказала Ивешка. Она отвернулась от него и начала поправлять стол.

Саша же продолжал:

— Так ты поможешь мне отыскать банника?

— Я до сих пор не понимаю, зачем. Я не понимаю, почему он имеет такое значение, и не понимаю, как могу остановить тебя, когда ты собираешься сделать что-то. Здесь просто не о чем говорить.

— Но это нечестный ответ, — сказал он.

— Что же здесь нечестного?

— Ты обладаешь очень большой силой. — Он знал, что это только разозлит ее: всякий раз, когда он говорил ей, что она сильнее, чем сама думает, это приводило ее в бешенство, но он намеревался узнать, что она сама об этом думает. — Ты можешь сделать в этом доме буквально все, что только захочешь, и ты знаешь об этом.

Она предпочла бы, чтобы он промолчал. Ее рот вытянулся в прямую линию, выражая обиду.

— Это правда, — сказал он. — Ты, вероятно, можешь быть намного сильнее меня, если действительно захочешь чего-нибудь.

— Это всего лишь вздор, который говорил мой отец. Я скажу тебе, что думаю на этот счет: я не хочу быть сильнее тебя, не хочу быть сильнее кого бы то ни было еще, и закончим на этом, договорились? Сейчас у меня есть все, что я когда-либо хотела иметь, и больше нет и не существует ничего, что бы я могла еще захотеть, Саша Васильевич, и в этом гораздо больше здравого смысла, чем есть у Кави, и в отношениях между тобой и мной гораздо больше рассудка, чем было с моим отцом! Если ты хочешь банника, доставай его. Уверяю тебя, что я не буду стоять у тебя поперек дороги!

— Разве ты не хочешь знать, куда мы движемся? Ты не хочешь знать хотя бы куда ведут нас наши желания?

Ивешка нахмурилась, глядя на него. Нет, она не хотела, это было ясно.

Может быть, он должен был бы выйти во двор вместе с Петром, взяться за какую-нибудь тяжелую работу, например, поколоть дрова, заняться чем-то таким, чтобы у него почти не было времени на размышления, но он был так чертовски напуган всем происходящим в доме…

Наверное, это от недосыпания, подумал он.

Хочу ли я, чтобы все, что я люблю, было в полной безопасности?

Но ведь это почти ничем не отличается от пожеланий мира, предложенных Ивешкой.

Но только мертвые могут пребывать в мире. Только мертвые могут быть в безопасности.

Она продолжала:

— И это сущий вздор — мое желание выставить тебя отсюда. Я не могу понять, с чего ты взял это, я на самом деле не хочу этого.

— Я надеюсь, что нет, — сказал он, и даже отважился не желать ничего, кроме как пользоваться гостеприимством в этом доме для самого себя, а не только для одного Петра. Но все же он продолжал думать об упавшей полке, о той войне, которую они вели с Ивешкой и которая прежде всего не устраивала его самого. Он все еще продолжал думать про обгорелые столбы, и потому стоял как немой, с застывшим языком, не имея возможности как-то выразить свое согласие с ее намерением пожелать безопасности или мира и спокойствия всем в этом доме.

Так молча он и отправился к своим книгам, оставив Ивешку наедине с собственными мыслями, с каким-то отчаянием надеясь на банников и на предсказания.

Разгрома в саду не произошло, ограда держалась, и Волк был сегодняшним утром в весьма веселом настроении, бегая легкой рысью по своему небольшому загону и слегка брыкаясь копытами.

Но со вчерашнего дня здесь был, и Петр имел на этот счет вполне определенное ощущение, еще один, невидимый и очень своенравный наблюдатель.

— Иди-ка сюда, — сказал Петр, подкладывая кусочек лепешки на случайно оказавшуюся тут кровельную щепу. — Лепешка с медом, Малыш.

Но никакого ответа не последовало. Однако когда он огляделся, то заметил в воздухе слева от себя призрачное мерцание пары укоризненно посматривающих глаз.

И имея жизненный опыт, что готовы признать и его завистники, общения почти со всеми дочерьми владельцев трактиров в Воджводе, он знал, что не совсем удобно уделять столько внимания и суетиться вокруг Волка, когда Малыш испытывает страданья от такого неуважительного отношения.

Поэтому он поднялся, откупорил кувшин и вылил из него немного водки прямо в воздух.

Ничуть не странно заметить, что ни капли водки не пролилось на землю.

Зато оба глаза теперь были видны очень отчетливо.