Кэролайн Черри - Черневог

— Я же говорил тебе, я говорил тебе, а ты не хотел слушать…

Петр тряхнул его.

— Говорил нам, чертовски верно говорил нам: одну ложь за другой! Крепко спишь? Невинный, как утренний снег?

— Я не лгу! — воскликнул Черневог, и в его голосе прозвучало и отчаяние и полная искренность.

Но это не имело большого значения, когда дело касалось колдунов. Петр тряхнул его еще раз, приговаривая:

— Банник, черт возьми! Верни его назад!

— Я не могу! — просто сказал Черневог.

— Он не может, черт! Но ведь он твой. Это твое привидение, Змей, и не вздумай сказать мне «нет».

— Это всего лишь тень, — слабым голосом произнес Черневог. — Обрывок, часть, фрагмент… — Черневог вздрогнул, положил ладонь на его руку и не сводил с него глаз. В глубоких сумерках казалось, что его глаза не имели зрачков, а являли собой бесконечную бездну, где не было ничего, кроме тьмы. — У мертвых остаются лишь обрывки воспоминаний… Ведь любой призрак — это всего лишь часть, обрывок, фрагмент целого, что когда-то составляло жизнь… иногда это могут быть отдельные сюжеты…

— Но ты-то еще не умер!

— Я не знаю, кем или чем было вызвано это виденье, я не знаю, почему это случилось, я не знал, что это могло случиться, и я не знаю, откуда я мог вызвать все это…

— Чертовски беззаботно с твоей стороны!

— Но это правда, Петр Ильич!

Петр всякий раз беспокоился о том, что мог поверить Черневогу. Он знал достаточно, чтобы напоминать себе о том, кто такой был Черневог, что он сделал и еще может сделать. И, разумеется, что у него было много причин, по которым он хотел убить его, но в то же самое время он испытывал трудность: он не видел перед собой человека, которого так хотел убить, потому что тот, что сейчас был перед ним, цеплялся за него, постукивал зубами и говорил что-то вроде того:

— Ради Бога, не следует продолжать ничего подобного сегодняшней ночью. Не нужно вызывать эти проклятые виденья, которых могут здесь обнаружить те, кто преследует нас. Разведем огонь и остановимся на этом. Вы имеете дело не с обычным естественным миром: установите границы, чтобы ничего не пустить сюда.

На что Саша сказал:

— Он прав.

— Разводите огонь, — настаивал Черневог. Они стояли среди выращенных лешими молодых саженцев, которые доходили им едва до колена.

— Я не думаю, что мы должны портить эти деревца, особенно при наших обстоятельствах.

— Здесь была баня, — сказал Саша, — а в ней сложенная из камня топка. Кое-какое дерево здесь еще осталось, по крайней мере от стен.

— Одни рассыпавшиеся угли и зола, — пробормотал Петр, но уже и без того был рад услышать слова про огонь и привал. Лошади разбрелись под шум этих споров и пощипывали листья с саженцев. Они тут же подняли головы, когда Саша окликнул их.

В эту ночь, в этом месте ни у кого не было иного выбора.

Колдовство помогло отыскать отсыревшее дерево, а топка в основном оказалась почти неповрежденной. Однако, насколько мог видеть Петр, колдовство почти не помогало против дыма, зато граница в виде круга, проходившая вдоль старых стен, и вдоль которой была рассыпана соль и сера, должна была бы остановить любой поднятый колдовскими силами ветер, а сами стены, все еще прочно стоявшие, должны были спасать их от холода и дождя.

Петр разводил огонь и приглядывал за Черневогом, в то время как Саша находился с наружной стороны стен и старался завести лошадей внутрь защитного круга, расправляя молоденькие березки и подвязывая их с помощью обрывков веревки и желая добра всему живому, что являлось прямой противоположностью смерти, а особенно противоположностью тому черному колдовству, с которым имел дело Черневог.

Черневог же сидел в противоположной от Петра стороне, против стены, на которую падало тепло от горящей топки, подвернув под себя ноги. И хотя его глаза были открыты, он так ни разу и не пошевелился с тех пор, как сел.

— Там есть парусина, — сказал Петр. — Ты можешь завернуться в нее, понял.

Черневог никак не показал, что слышал его слова. Его тонкая рубашка казалась явно недостаточной защитой против холода и тумана.

Петр швырнул в его сторону ветку. Если Черневог раздумывал об очередной проделке, то Петр не испытывал никакой склонности к тому, чтобы позволить ему спокойно продолжать свое занятие.

— Парусина, — повторил он, — вон там, рядом с тобой. Или мерзни, меня это не волнует.

Он подумал про банника, или вернее про странное виденье, кем бы оно ни было, продолжая удивляться Ивешке и всему тому, что он еще показал им. Он прислушался к сашиным шагам в темноте, за стенами бани, и подумал, что пора бы малому вернуться сюда, потому что его не оставляли дурные предчувствия.