Виктория Угрюмова - Пылающий мост (Кахатана - 4)

- Здесь нет времени, нет жизни и нет смерти в строгом смысле слова, печально вздохнул Барнаба. - Лично мне здесь страшно, хотя ничего, кроме даровой вечности, нам не грозит.

- А каково времени почувствовать себя погруженным в чужую вечность? поинтересовался Арескои.

- Не спрашивай, - поморщился толстяк. Сунул было руку за пазуху в поисках медового коржика или спелой золотой хурмы, но не нашел. По каким-то своим личным соображениям этот странный мир счел нужным изъять у него сии предметы.

- А это уже произвол, - потускнел Барнаба.

Каэ заметила, что у него, в последнее время обретшего устоявшуюся внешность, снова стали расползаться к ушам глаза и колебаться на разной высоте брови. Толстяк развоплощался с катастрофической скоростью. Он поймал ее недоумевающий взгляд и виновато пояснил:

- Вочеловечение имеет свои недостатки, я осознаю себя и свои поступки, обладаю памятью и волей, зато я завишу от очень многих вещей. Будучи развоплощенным, я неуязвим и могуществен. Если я захочу избавиться от дружеских объятий этого болотца, которое себя как-нибудь очевидно именует, мне придется потерять теперешний вид...

- Этот мир называет себя Тайара, - торжественно объявил Римуски. - Он решил наградить Интагейя Сангасойю за все, что ей довелось пережить, и за все, что она сделала в сопредельных пространствах. Ему также по душе трое ее бессмертных спутников. И нам, своим блудным детям, он тоже выказал благоволение. Мир Тайара принимает нас и обязуется вечно сохранять в наилучшем состоянии, поддерживая нашу жизнь и молодость.

Лицо фенешанга выражало нездешнее счастье.

- Что с тобой, Римуски? - забеспокоилась Каэ. - Тебе плохо?

- Что ты говоришь, великая?! - испугался тот. - Я более чем счастлив. Предел мечтаний для любого из нас - вернуться на землю наших прародителей и остаться здесь навсегда, не ведая болезней, войн, несчастий, несправедливости и всех иных зол, которыми изобилуют прочие миры. Вдумайся, Каэ! Здесь нет боли, нет зла, нет ненависти, нет предательства....

- А что, - сказал Джоу Лахатал. - Это интересная перспектива. Я теряю свое сомнительное всемогущество, а обретаю то, к чему всегда стремился. Ведь все мы в конце пути видим именно эту цель: покой, мир, тишину, вечность.

- И никаких смертей, - мечтательно протянул га-Мавет.

- И никаких ошибок? - спросил Арескои.

- Конечно, никаких, - ответил Тотоя.

- Даже самых глупых и самых страшных?

- Даже таких, - кивнул головой фенешанг. - Мир Тайара дарует вам, каждому, именно то, о чем каждый всегда мечтал. И тебе, Барнаба, не придется развоплощаться. Ты, напротив, изменишься.

Каэ с ужасом посмотрела на толстяка. Словно в подтверждение последних слов Тотои, мир Тайара принялся за работу. Наверное, он был очень старым и очень сильным, этот мир, потому что даже Барнаба казался здесь маленьким и потерянным ребенком. А кто-то добрый и могущественный успокаивал его и вознаграждал за перенесенный страх: разноцветный толстяк, явившийся одним прекрасным днем к храму Кахатанны, внезапно вытянулся, стал шире в плечах и уже в талии. Ноги его обрели стройность, руки - силу. Волосы завились мелкими кудрями, а нос стал тонким, хищно изогнутым, пальцы удлинились, губы сузились, зубы стали крупнее и белее. И вот уже стоит перед Каэтаной незнакомый красавец и довольно-таки глупо таращится на своих друзей огромными голубыми глазами.

- Дайте мне зеркало! Дайте мне что-нибудь, чтобы взглянуть на себя!

Джоу Лахатал протянул зеркало, которое выудил прямо из сплетения трав, и со странным выражением лица протянул тому, кто совсем недавно был Барнабой.

- Ух ты! - Барнаба восхищенно рассматривал себя, стараясь заглянуть за спину. - Красота какая!

- Красота. - Голос Каэ прозвучал в диссонанс общему настроению. - Ладно, вы тут порадуйтесь пока. А мне нужно побеседовать с миром Тайара.

- Это невозможно, - сказал Мешеде.

И отступил под прожигающим взглядом Богини Истины.

- Видишь ли, не знаю, как и почему мы попали сюда. Но здесь меня никто не спросил, что считает счастьем Интагейя Сангасойя. И поскольку никто и не собирается спрашивать, то я расскажу сама. И я не завидую миру, который откажется меня слушать.

- Помолчи, - попросил Барнаба. - Я о таком воплощении только мечтать мог. Оставь все как есть.

- А это все равно не ты, Барнаба. И можешь продолжать терять себя в угоду чьей-то воле, неизвестное мне существо. А ты, Змеебог, можешь сидеть в столь милом твоем сердцу покое, но запомни, что это будет продолжаться до тех пор, пока ты не поймешь, что покой прекрасен только тогда, когда он заработан кровью, потом и слезами. А ни за что, за так, по чьему-то попущению - это чушь. И ты взбесишься здесь, в этом своенравном местечке, где даже горам нет места и даже волны какие-то липкие и тихие. Но будет поздно, Лахатал.