Лайза, перепугавшись, рывком села, ее тело конвульсивно дернулось. Прижав рот к уху девочки, Карла прошептала: "Ни звука. Пошли."
Наполовину ведя, наполовину неся ее, она пробралась с девочкой к двери, потом вниз по лестнице, потом в пещеру и закрыла дверь.
"Здесь совсем нельзя говорить", прошептала она. "Могут услышать." Она расстелила захваченную с собой одежду и они улеглись вместе. Она крепко обхватила руками плечи девочки. "Не думаю, что нас здесь найдут. А когда все уйдут, мы выберемся и заживем в лесах. Будем есть орехи и ягоды..."
Первые сутки они ликовали своему успеху, даже хихикали, затыкая рот юбками. Они слышали все приказы, отданные мадам Трюдо: охранники во всех коридорах, на лестницах, у дверей в дормиторий, чтобы удержать других девочек от попыток сбежать тоже. Они слышали все допросы: девочек, охранников, которые не увидели сбежавших. Они слышали иронический голос Законника, высмеивающего похвальбу мадам Трюдо насчет абсолютного контроля.
На вторые сутки Карла попробовала украсть для них немного еды и, гораздо важнее, воды. Повсюду были одетые в синее Мужчины. Она вернулась с пустыми руками. В течении ночи Лайза всхлипывала во сне и Карле пришлось не спать, чтобы успокаивать ребенка, которого слегка лихорадило.
"Ты не дашь ей поймать меня, правда", спрашивала она снова и снова.
На третьи сутки Лайза стала слишком тихой. Она совсем не хотела отпускать от себя Карлу. Она держала руку Карлы в своей горячей, сухой ладони и все время пыталась поднести ее к лицу, но была теперь уже слишком слаба. Карла гладила ее по лбу.
Когда ребенок спал, Карла писала в записных книжках во тьме, не зная, пишет ли она по другим словам или на чистых страницах. Сначала она записывала историю своей жизни, а потом все подряд, что хотела сказать. Она снова и снова писала свое имя и плакала, потому что у нее не было фамилии. Она писала бессмыслицу и рифмовала ее с другой бессмыслицей. Она писала о дикарях, смеявшихся на похоронах, и надеялась, что не все они вымрут во время зимних месяцев. Она думала, что, наверное, так и будет. Она писала о золотистом свете, что пробивается сквозь черно-зеленые пинии, о песнях птиц и о мхах под ногами. Она писала о Лайзе, теперь уже неподвижно лежащей в дальнем конце пещеры среди богатств, ни одно из которых им никогда не понять. Когда она не могла больше писать, то поплыла в золотистом свете в лесу, прислушиваясь к пению птиц и к хриплому хохоту, который теперь звучал так красиво.
Конец.