Джон Уиндем - Кракен пробуждается

Известие об этом передали по радио в субботу, а наутро все воскресные газеты (по крайней мере – шесть из них), как коршуны, налетели на правительство, обвинив его в некомпетентности, задав тем самым тон для всей остальной прессы.

«Таймс» открыто потребовала от общественности «как следует надавить на власти». Менее категорично по форме, но сходно по сути выступила «Гардиан». «Ньюс Кроникл» был не то чтобы против, но не лез на рожон. «Экспресс» отвернул свой молот от ковки имперских цепей к крушению оных, немощность которых, по его словам, лишь «ослабляет государство». "Самое большое предательство, – объявила «Мейл», – неспособность «править морями» ( 6), – и потребовала немедленной отставки саботажников. «Геральд» уведомила домохозяек, что предвидится повышение цен на продукты. «Уокер» заметил, что в обществе, управляемом должным образом, подобные трагедии невозможны в принципе, так как не будь в нем роскошных лайнеров, – нечему было бы и тонуть. И далее обрушивался на судовладельцев, толкающих моряков на смерть, да еще за несоизмеримо низкую плату.

В среду я позвонил Филлис.

На Филлис периодически находило (едва мы дольше обычного задерживались в Лондоне), что у нее нет никаких сил переносить блага цивилизации и ей необходимо немного передохнуть. Если я был свободен, мне дозволялось сопровождать ее, если нет – Филлис удалялась общаться с природой в одиночестве. Обычно возвращалась она где-нибудь через неделю, духовно окрепшая и окрыленная. Но вот уже две недели, как от нее не было ни слуху ни духу: ни звонка, ни открытки, как правило, предшествующей ее возвращению. Бывало, конечно, и такое, что открытка приходила на следующий день после приезда Филлис. Но две недели – срок немалый!

Я слушал гудки довольно долго и уже собирался повесить трубку, когда вдруг услышал знакомый голос:

– Привет, дорогой!

– А если это не дорогой, а налоговый инспектор… или убийца?

– О, они бы столько времени не висели на телефоне!

– Во-во, – пробурчал я.

– Извини, я была в саду.

– Сажала розы?

– Укладывала кирпичи.

– Наверно, что-то с линией – мне послышалось «кирпичи».

– Да-да, именно «кирпичи», дорогой.

– А-а-а… Ну понятно, – отозвался я, – кирпичи.

– Я даже не подозревала, что это так здорово. Представляешь, оказывается существует несметное число всяких растворов: фламандский, английский… А еще здесь нужна такая штучка, называется – мастерок.

– А что строишь, если не секрет? Какую-нибудь кладовку?

– Нет, – рассмеялась Филлис. – Обычная стенка. Как у Бальбуса или мистера Черчилля. Где-то я читала, что в минуты стресса Черчилль находил такую работу успокаивающей. А что было хорошо для Черчилля – хорошо и для меня.

– Я рад. Надеюсь, ты уже в полном порядке?

– О, да! Это так успокаивает, Майк. Особенно, когда кладешь кирпич, а ведро с раствором падает тебе…

– Я понял, Фил. Но время идет… Ты нужна здесь.

– Мне приятно, дорогой, что ты соскучился, но бросить дело на половине…

– Да не я соскучился… То есть я, конечно, тоже… И-Би-Си хочет нас видеть.

– Зачем?

– Точно не знаю, но домогаются настойчиво.

– И когда же они хотят нас видеть?

– Фредди приглашал в пятницу на ужин. Ты как?

Наступила недолгая пауза.

– Хорошо, попробую успеть. Я приеду шестичасовым.

– Прекрасно, я встречу тебя. Кстати, Фил, есть еще одна причина.

– Да? Какая?

– Песок, дорогая. Осыпающийся песок и неостановимое колесо, и вечно сверкающее острие. Монотонный размеренный звук падающих капель в клепсидре жизни…

– Ты что репетируешь, Майк?

– А что мне остается?

– Ну пригласил бы Милдред отобедать.

– Приглашал, но, когда часто видишь ее, она действует на нервы. Даже странно.

– Майк, Милдред три недели как в Шотландии.

– Да? Ты сказала «Милдред», а мне послышалось…

– Все, кончай, дорогой. До пятницы.

– Я даю до пятницы обет молчания, Фил. Прощай.

Мы опоздали всего на несколько минут, но судя по поспешности, с какой Фредди потащил нас в бар, он, казалось, изводился от жажды уже не первый час. Фредди растворился в толпе у стойки и тут же вынырнул с полным подносом двойных и одинарных шерри.

Залпом осушив два двойных, он стал, наконец, похож на человека и начал замечать окружающее. Он даже обратил внимание на состояние рук Филлис: обломанные ногти и большой кусок пластыря на левой руке. Фредди нахмурился, но ничего не сказал. Я заметил, что он исподтишка разглядывает меня.