Федор Чешко - Архангелы и Ко

— Можно подумать, ты прочитал больше, — хмыкнул Молчанов.

Крэнг будто не слышал:

— Есть такой детективчик, древний еще, из классики. Шекспир, кажется, написал про мисс Марпл — «Голубой карбункул». Так вот этот шиз, — Дик, не оборачиваясь, ткнул большим пальцем себе за спину, давая понять, что имеет в виду не Шекспира, — этот шиз воображает, что раз карбункул, значит, обязательно голубой. Будто бы на самом деле карбункул и фурункул не одно и то же. Дикарь.

Услыхав это последнее слово, Матвей передумал говорить другу Дикки-бою придумавшуюся уже ядовитую гадость и невольно заозирался. И сам друг Дик заозирался тоже. А Клаус сказал устало:

— Хуже чем дети… Хватит дурака валять, давайте идти. И хватит трепаться. Радио у нас, конечно, слабое, но все равно… Как сказал бы русский Молчанов, береженого Бог бережет, а неосторожного конвой стережет.

И снова спуск-подъем, ать-два, левой-правой… На жадных захлебистых вдохах маска сдавливает лицо; на каждом выдохе якобы незапотевающие вотч-амбразуры подергивает мутный туман, который иногда успевает, а чаще не успевает попрозрачнеть до следующего оглушительного «х-хы-ы!»; изготовленное оружие отрывает руки; якобы мягкая и якобы газонепроницаемая манжета дыхательного шлема, кажется, уже до мяса протерла затылок; при каждом шаге грузно гупает по бедрам и пояснице навьюченное барахло; под все невыносимее тяжелеющими башмаками то шорох песка, то засосливое чмоканье синюхи… Хорошо, хоть смрад почти пропал. Только это не потому, что гадкое плодовое тело перестало вонять аммиаком. И не потому, что управляющий процессор удосужился отладить работу дыхательной синтез-системы. А потому, что, когда концентрация вонючки с ученым именованием «эн аш три» достигает какого-то там порогового уровня, воспринимающие рецепторы в человечьем носу объявляют себя банкротами и закрывают лавочку.

Во как полезны знания (пускай даже и бессистемно-случайные): прочие-то все спутнички небось воображают, будто бы это у них от пота жжет-режет под веками. А Матвею-Бэду Рашн-Молчанову хорошо: он точно знает, что глаза расплачиваются за переизбыток аммиака, что внутришлемные потоутилизаторы работают более-менее нормально, а барахлит всего-навсего атмосферный синтез-корректор. И между прочим, его, корректор-то вышеупомянутый, следует благодарить за этакое барахление. После всех шостаковских выходок вполне логично было бы ждать от систем жизнеобеспечения, что они, корректируя состав засасываемой извне газовой микстуры, станут не только игнорировать не очень вредную, но очень вонючую дрянь, но и домешивать в дыхалово какую-нибудь совсем уж отраву… Впрочем, афгано-немец клялся, будто тщательно протестировал на безопасность всю экипировку.

Очередная долинка между холмами оказалась оврагом — крутосклонным, заросшим какими-то ярко-синими исключительно шипастыми блямбами на толстых ножках. А на самом дне оврага обнаружился шустрый ручеек здешней буропенной эрзац-воды, извивисто и бесшумно текущий по направлению к озеру.

На берегу этого ручейка маленький отряд столкнулся с первой серьезной трудностью. Виновником столкновения был Крэнг (точнее, его кишечник). Хоть перед выходом с корабля все и уговаривались «терпеть до упора»… Ну, и то сказать: уговаривались-то рты да мозги, а не желудочно-кишечные тракты.

Неприятней всего было то, что Дикки-бой не мог управиться в одиночку. Все эти вьюки, вьючки и вьючишки, пряжки-застежки, «врастающие» уплотнительные крепления, призванные затруднить доступ внешней атмосферы к частям тела, не задействованным в основном процессе… плюс неуклюжесть и нечувствительность пальцев, закованных в бронетканевые перчатки… Даже помощи верного самоотверженного Фурункула оказалось недостаточно.

Минут этак с пяток огромные зеленоватомордые пучеглазые чудища беспомощно переминались среди блямб, возясь, сопя и вполголоса переругиваясь. С каждой секундой делалось все ясней: если хоть кто-нибудь хочет в обозримом будущем отправиться дальше, этот кто-нибудь должен подойти и помочь. Нет сомнения, что данная истина сделалась доступной и Клаусу, ибо тот вдруг заторопился отойти подальше, повернуться спиной к эпицентру событий и разразиться длиннейшей цитатой из чьей-то выспренной речи на тему «вселенская миссия Человека Разумного состоит в том, чтоб в самых дальних и диких мирах оставить хоть один след своей… вот не помню, как там было — просто деятельности или жизнедеятельности…».