Михаил Харитонов - Путь Базилио

Драпеза окинула их снисходительным взглядом. У неё имелось то, чего у этих бессмысленных телченций не было и в заводе — личное горе и персональное приглашение. Горе причинила ей лукавая и обманная Гермиона, приглашение она устроила себе сама. К сожалению, без места — но это её не волновало. Она заявилась сюда не для того, чтобы развешивать уши, слушая очередной модный групешник. И уж тем более — обтрясывать бока на танцполе. О нет, не за тем она сюда пришла. Её терзали древнейшие из страстей — любовь и ревность.

Если честно, и в столицу-то Молли попёрлась не столько по делам, — хотя они кстати образовались, — сколько сердечной жаждою томима. Небольшое наследство от понивиллской двоюродной тётки вполне могло бы и подождать с оформлением. Но Драпезу снедала тоска по Гермионе. В конце концов она убедила себя, что с делами лучше не тянуть и потащилась в Понивилль. Увы, дорога, а потом дела в городе отняли неожиданно много времени. Когда же она, наконец, добралась до отеля «Хентай», то на ресепшене ей сказали, что Ловицкие выписались днём. К счастью, в холле она встретила Биркин-Клатч. Предолев непереваренную доселе обиду, она подошла к ней первой. И не пожалела. Бекки вывалила на её голову гору информации. Начиная с того, что хитрая пролаза каким-то чудом получила пост зампредседательницы Комиссии по энергетике, и кончая тем, что Гермиона ушла ранним утром, а куда делась — непонятно. Молли шкурой чувствовала, что Бекки чего-то недоговаривает, но вытянуть из неё правду так и не смогла. Единственное, что та соизволила припомнить — так это что Фру-Фру вроде бы собиралась с подружкой в какой-то модный клуб на выступление группы, играющей ретро-эмо. Название клуба и группы она, естественно, не запомнила.

На слово «подружка» Молли отреагировала так, будто ей под хвост сыпанули перца. Она заураганила по отелю, пытаясь добыть хоть какие-ниудь сведения о местной клубной жизни. На удачу, молодая дежурная по этажу оказалась меломанкой. От неё Драпеза узнала, что в этом стиле играет группа «Солютре», на вокале у них некая Львика, с потрясающим совершенно голосом, которая не выступала с весны, а теперь они устраивают концерт в очень известном клубе «Люцерна», но запись за месяц, так что безмазово. Драпеза только фыркнула — и следующие два часа металась по городу как наскипидаренная, подымая старые связи. В конце концов ей помогла давнишная подруга, жившая, как оказалось, с замдиректоршей «Люцы». Она отправила своей любушке бэтмена, тот вернулся с приглашением и извинениями — вся вип-зона была полностью выкуплена. Молли было плевать. Она хотела видеть Гермиону и ничто не могло её остановить.

Молодухи-чувствашки меж тем застряли меж дверями и загородили проход. Остальным приходилось протискиваться между наглыми твёрдыми задницами.

Драпеза разъярилась. Тварюшек следовало поставить на место, и сейчас же.

Она подобралась поближе. Стали слышны отдельные фразы: «эта жёлтая сука мне не давала спать», «её пися пахла ладаном», «я выпросила у неё подкову» и прочее дешёвое уебабство.

Молли оскалилась и попёрла на лиловую, нарочно пихая в бок. Та в ответ прижала Драпезу крупом.

Драпеза повернулась, посмотрела нахалке в глаза. Лиловуха задрала верхнюю губу и взгляд не отвела. В девке было где-то сто восемьдесят граций, и она чувствовала себя королевой мира. В Молли было двести семьдесят, и она была очень зла.

Драпеза зацепила взглядом наглые лупала и включила теплоту. Королева мира почуяла неладное, прижала уши и попыталась отвернуться. Да поздновато спохватилась — разорвать зрительный контакт она уже не могла: не хватало опыта.

— Что же ты дочка наделала меня старую обидела… — запела Молли майсу. — Ты меня обидела старенькую, ты меня дочка обидела, ты свою мамочку обидела, ты саму Дочку-Матерь обидела, душу убила, в душе закопала, ты себя убила, себя убила, сама себя убила…

— Отстаньте от неё! — залупнулась было кисло-жёлтая и попыталась лягнуть Молли — но в тесноте попала по путовому суставу чёрной красотке с позолоченным хвостом. Та быстро повернула шею, увидела обидчицу и взглядом сообщила — «я тебя, курва, запомнила».

— Тебе теперь жить не надо, совсем не надо, тебе надобно помереть-помереть, скорей-скорей, тебе теперь жить нельзя-нельзя, ты уже неживая, неживая, мёртвая внутри уже вся, ты жить не можешь… — накатывала и накатывала Драпеза, шепча лиловухе прямо в ухо и наслаждаясь тем, как у той расширяются зрачки.