Сергей Минцлов - Царь царей...

— А какова величина Байкала? — осведомился Иван Яковлевич.

— Шестьсот верст в длину и до восьмидесяти в ширину. Скоро мы увидим Шаманский камень: теперь он кажется слившимся с тем берегом.

— Это что такое?

— Скала, вернее, гора, стоящая на середине Ангары, саженях в стах от истока. Этот «камень», как зовут его здесь, пользуется большой известностью среди бурят. Если они подозревают кого-нибудь в худом деле, то ведут его сюда — случается, из-за сотни верст — перевозят ночью на камень и заставляют клясться в невинности. Камень они считают жилищем онгонов — духов, — и никто из бурят не рискнет солгать на нем. Бывают случаи, что людей оттуда привозят в обмороке и даже помешавшимися, — такое впечатление производит обстановка присяги на нем. Смотрите: камень теперь ясно виден!

Часть левого берега, казалось, вдруг отделилась и стала грозно расти в ширину и вышину перед глазами путешественников.

Ангара рвалась вокруг черных отвесных стен ее как бешеная.

— Здесь река не знает льда даже в лютейшие морозы, — продолжал Михаил Степанович. — Глубина около этой скалы неимоверная! И знаете, Шаманскому камню недаром молва придает сверхъестественное значение: от него зависит судьба Иркутска.

— Как так? — удивился Иван Яковлевич.

— Он служит плотиной, удерживающей Байкал: уничтожьте его, и воды озера ринутся разом в Ангару и во мгновение ока снесут Иркутск с лица земли.

Тройка остановилась у старенького здания станции; подскакали и остальные две, и началась суматоха и разгрузка вещей.

Несколько человек бросилось к путешественникам, предлагая свои услуги для водворения их на перевозный пароходик, уже дымившийся у старой пристани-баржи, причаленной к довольно длинным и ветхим мосткам.

Михаил Степанович отказал и послал одного из ямщиков за лодочниками; тем временем проголодавшиеся путешественники потребовали обед и с наслаждением занялись истреблением знаменитых пельменей и не менее знаменитых омулей, одной из вкуснейших и нежнейших рыб из породы сигов.

После обеда, когда пошли переговоры и торги с лодочниками, Антон отправился в часовню и там перед образом угодника Николая отслужил молебен о благополучном дальнейшем путешествии и за свое избавление от смерти. Это был уже второй: первый он отслужил в Иркутске.

Приключение на болоте и спасение его каторжниками-убийцами произвели в нем сильный нравственный переворот: старик потерял прежнюю самоуверенность, стал тише и внимательнее ко всем.

Пока Антон служил молебен, а остальные члены экспедиции гуляли по Лиственичному, любуясь красотой озера, Михаил Степанович покончил дело с одним из рыбаков — владельцем лодки. Самая большая из них, — рода полубаркаса, с экипажем из трех человек, поступила в полное распоряжение путешественников на два месяца.

Михаил Степанович осмотрел ее и приказал тотчас же снаряжать и грузить. Отплытие было решено на следующий день.

Сумерки застали путешественников уже в постелях; сладко — отдохнуть и протянуть усталые члены на свежих простынях постели после долгой и тряской скачки на перекладных!

Еще до зари, как бы предвещая удачу, начал слегка надувать баргузин — так зовут прибайкальцы восточный ветер.

Над Байкалом стоял туман. На молочной гуще его чернела только одна, близко стоявшая от берега большая лодка, с поставленной мачтой; зыбь слегка покачивала ее; и она мерно кланялась земле, на которой около двух челноков стояли кучки мужчин, детей и женщин, поджидавших путешественников.

Слух, что приехали из России какие-то господа, собирающиеся сделать пятьсот с лишком верст на лодке для того, чтобы прочитать не интересные никому надписи на «камнях», разумеется, задел за живое небольшой поселок, и всем захотелось поближе взглянуть на чудаков, затеявших, по общему мнению, такое пустое дело.

Путешественники, между тем, оканчивали чаепитие и, когда вышли на крыльцо, то невольно остановились перед открывшейся им вдруг картиной.

Всходило, еще не видное из Лиственичного, солнце. Байкал и берег его были застланы туманом, а высоко над ним, на бледно-голубом небе ярко сверкали, будто отделившиеся от земли, снеговые вершины гор.

Даже равнодушный к красотам природы Павел Андреевич пришел в восхищение и долго не мог отвести глаз от волшебной сказки, въявь показавшей ему одну из страниц своих.

Сотни призраков из тумана извивались и таяли; лучи солнца прорвали наконец завесу его и брызнули расплавленным серебром на поверхность озера.