Питер Уоттс - Рифтеры

Сказал мудрец‑ученый: на каждую блоху найдутся блошки‑крошки, Но и на этих крошек Найдутся блошки тоже, И этому не видно конца...

Конечно, это задание. И в конце урока он устроит проверку.

Но проверки не случилось. Он вдруг остановился. Эякуляции не было – она достаточно познакомилась с его ритмом, чтобы знать наверняка. Он вышел из нее, бормоча что‑то не дошедшее до ее безопасной зоны. Потом раздался стук от его поспешных шагов, и наста­ла тишина, Така слышала только прерывистый звук ее дыхания.

Уэллетт осталась наедине с собственным телом, воспо­минаниями и узором на кафельном полу. Ахилла что‑то отвлекло. Может, кто‑то позвонил в дверь. Может, в его голове завыл какой‑то другой зверь.

Она сама в последние дни наслушалась звериного воя.

По всем волнам шли рассказы о катастрофах. Электро­статические генераторы от Галифакса до Хьюстона искри­ли и перегорали. Госпиталя в анклавах и фортах на самой границе с пустошами мигали и гасли. Откуда‑то из‑под Ньюарка сообщали об аварии на автоматическом заводе пластмасс; с острова Баффина – о неконтролируемом выбросе изотопов с крекинговой станции гелия‑3. Как будто возродился стародавний Водоворот – во всей его всеохватности, но в сотни раз ядовитее.

«Лени» вышли на тропу войны – и вдруг начали объ­единяться в группы. Файерволлы на их пути рушились, экзорцистов мгновенно перемалывали в белый шум.

– В небоскреб Эдмонтона только что врезался подъ­емник, – сообщила Кларк. Лабин оглянулся на нее. Она постучала пальцем по наушнику, одолженному им для отлова закрытой болтовни в эфире. – Полгорода заго­релось.

– Будем надеяться, наши будут благовоспитанней, – сказал Лабин.

«Теперь и это на моем счету», – подумала Лени и по­пыталась напомнить себе: в этот раз все иначе. Жизни, принесенные в жертву сейчас, будут возмещены тыся­чекратно. Это не Месть. Это Общее Благо во всем его величии.

Воспоминания теперь давались ей легко. И еще – они ее не мучили.

«Вот что получается, когда Лени начинает любить Лени!»

Они вышли на берег и сейчас стояли на краю по­луразрушенной набережной в призрачном городе, на­звание которого Лени не удосужилась узнать. Все утро они черными пустоглазыми пауками крались по огром­ной свалке ржавого металла: скопищу портовых кранов, автопогрузчиков, складов, сухих доков и прочих желез­ных чудовищ начала тысячелетия. Даже при наилучших условиях радиопереговоры здесь шли с трудом, а сейчас прерывающиеся голоса в наушнике почти полностью за­глушали помехи.

Ради того, собственно, все и затевалось.

Ржавый склад из листового железа одной стеной вы­ходил к воде. На другой стороне к небу поднимались четыре башенных крана – словно строй шестидесяти­метровых проволочных жирафов. Они вытягивали шеи к воде под углом в семьдесят градусов. С носа каждого свисал большой цепкий коготь, готовый подхватить груз, пропавший десятилетия назад.

Сквозь кольцо в носу у ближайшего к складу крана был пропущен тонкий поводок – петелька из плетено­го полипропилена не толще мужского пальца. От нее два конца тянулись сквозь пустоту к шее второго крана и обвивали один из брусьев. На фоне кабелей и мощных машин веревочка выглядела невесомой, как паутинка.

Они надеялись, что та и прочностью не уступит пау­тине. Наверняка в этой забытой Богом промзоне должно было остаться хоть что‑то. В век биотехники паучий шелк был дешевле грязи, но в эпоху биоапокалипсиса он, по­хоже, стал встречаться много реже. Они сумели отыскать только грубый моток древнего пластикового шнура, бол­тавшийся на заброшенном корабельном ангаре у дальнего края участка.

Лабин вздохнул и сказал: «Сойдет».

Кларк чуть не умерла от страха, только глядя на то, как он карабкается по опасным, покосившимся лесам, разматывая за собой веревку. Кен же, извернувшись, про­толкнул себя в глотку первого жирафа и, как муравей, повис вниз головой на конце, протянувшемся от глазни­цы крана. Лени была уверена, что ниточка, державшая его за ноги, вот‑вот лопнет. Задышала она только тогда, когда Лабин благополучно спустился на землю. Потом последовала новая нервотрепка, когда он лез на второй кран, таща за собой уже оба конца веревки. Слава богу, он остановился не на самой вершине. Связал концы и оставил упряжь свисать петлями, как нейлоновый вью­нок.

Сейчас, стоя на твердой земле, он внушал, что ей бу­дет куда удобнее лезть, если надеть...