Питер Уоттс - Рифтеры

Он вдруг схватил ее за волосы, вывернул голову, так что она оказалась нос к носу с ним. Ахилл больше не улыбался и заговорил без намека на светскую любез­ность:

– Мне не нужен ни вид, ни запах, ясно? Галлюци­нация не чувствует боли. Это игра. Какой смысл пытать того, кто не способен страдать?

Он еще раз основательно вывернул ей шею.

И тут же отпустил, вернувшись к бодро‑непринуж­денному тону:

– В общем‑то, я не слишком отличаюсь от других. Ты же образованная зараза, наверняка знаешь, что един­ственная разница между сексом и свежеванием заживо – в нескольких нейронах и уйме социальных условностей. Вы все такие же, как и я. Я просто утратил те части, которые притворялись, что это неправда. А теперь, – до­бавил он, добродушно подмигнув, – тебя ждет устный экзамен.

Така покачала головой:

– Пожалуйста...

– Не потей, повторение пройденного. Помнится, на прошлом уроке мы говорили о Сеппуку и ты, кажется, удивилась, что этот организм способен к половому раз­множению. Знаю, знаю, тебе это и в голову не приходило, да? Хотя все обладает полом, даже бактерии занимаются сексом. И мы с тобой занимаемся сексом, но у Сеппуку ты его не подозревала. Глупо, Элис. Дэвид будет очень разочарован.

«О, Дэйв, слава богу, что ты меня сейчас не видишь!»

– Впрочем, пойдем дальше. Сегодня мы начнем с мысли, что секс может возникать как реакция, скажем так, на плотность популяции. Популяция растет, вступает половое размножение, и тогда...

Он снова скрылся из ее поля зрения. Така сосредо­точилась, попыталась включиться в эту нелепую, унизи­тельную игру ради микроскопического шанса на победу. «Вступает половое размножение, гены перемешиваются, и рецессивные...»

Новый щелчок. Экзоскелет вытянул и растопырил ей ноги в метре над полом.

– Рецесс.. господи, рецессивные летальные гены вы­ходят наружу, и весь генотип... коллапсирует...

Ахилл положил ей на правое бедно что‑то сухое и жесткое, комнатной температуры.

– Есть идеи? Или мне начать прямо сейчас?

– Сеппуку самоуничтожится, – выпалила Така. – Вымрет. За критической точкой плотности...

– Ммм...

Она не поняла, этого ли ответа он ждал. В нем был смысл. Если смысл хоть что‑то значил в этом прокля­том...

– Так почему же он не вымер? – с любопытством спросил Ахилл.

– Потому что... потому что еще не достигнута поро­говая плотность. Вы его сжигаете, и он все толком не может закрепиться.

Целую вечность она не слышала ни звука, ни дви­жения.

– Недурно, – наконец произнес Ахилл.

Облегчение окатило ее волной. Внутренний голос

упрекнул ее за это чувство, напомнил, что она пленни­ца, что Ахилл Дежарден может менять правила по своему усмотрению, но она не стала слушать, упиваясь крошеч­ной победой.

– Значит, это противоядие, – забормотала она. – Я была права. Он запрограммирован на уничтожение Бе­тагемота и потом на самоуничтожение.

Где‑то у нее за плечом щелкнула захлопнувшаяся ло­вушка.

– Никогда не слышала термина «реликтовая попу­ляция»? – Тяжесть на бедре пропала. – Думаешь, ор­ганизм, скрывавшийся четыре миллиарда лет, не сумеет найти уголка, где Сеппуку его не достанет? А ему только и надо, что один уголок. Для начала – хватит. А потом Сеппуку «самоуничтожится», как ты сказала, и Бетагемот вернется, сильнее прежнего. Что, интересно, тогда станет делать Сеппуку? Восстанет из могилы?

– Но в...

– Небрежный ход мысли, Эли. Очень небрежный.

Шмяк!

Что‑то жгуче хлестнуло ее по ляжкам. Така вскрик­нула; внутренний голос с издевкой напомнил: « Я же го­ворил!».

– Пожалуйста, – проскулила она

– Тянешь класс назад, мокрощелка. – Что‑то холод­ное пощекотало вульву. За плечом слабо скребло, словно ногтем по наждаку. – Понимаю, почему сосновая ме­бель всегда ценилась так дешево, – заметил Дежарден. – Столько заноз...

Она уперлась взглядом в кафельный пол, где рыбы превращались в птиц, сосредоточилась на неуловимой границе там, где передний план переходил в задний. По­пыталась утонуть в умственном усилии. Думать только об узоре.

И не сумела отогнать мысль, что Ахилл подобрал его именно для это цели.

Она была в безопасности. Дома. В глубине знакомой бездны, вода наваливается ободряющей тяжестью весом с гору, нет света, который бы выдал ее охотникам наверху. Ни звука, кроме биения ее сердца, ни дыхания.

Ни дыхания...

Но ведь так и должно быть ? Она – порождение морских глубин, великолепный киборг с электропроводкой в груди, идеал адаптации. У нее иммунитет к перепадам давления, независимость от азота. Она не может утонуть.