Борис Георгиев: Нф-100: Инварианты Яна

Вы скажете: 'Судьба Эйлера - как раз удачный пример того, как государственная поддержка практической научной работы помогает выжить науке фундаментальной. Ведь Эйлер, будучи профессором Петербургской Академии, не за чистую математику получал содержание, а за картографию, консультации корабелам и проектирование пожарных насосов! Это правда, господа утилитаристы.

Я даже спорить с вами не стану, просто расскажу очередной научный анекдот.

Шесть лет назад по дороге из Токио, где я был по приглашению уважаемого Профессора Даичи Иосиды, мне довелось познакомиться с молодым, но весьма амбициозным атмосферным физиком. Имени и фамилии не называю, чтобы не создавать молодому человеку карьерных проблем. Скажу только, что он был тогда PhD и занимал должность начальника отдела в одном из европейских университетов. Мы случайно оказались рядом в самолёте. Сначала я принял его за немца - он говорил со стюардессой на английском языке с немецким, как мне показалось, акцентом. Но когда самолёт при взлёте пробил облака, мой сосед ехидно спросил сам себя, глядя в иллюминатор: 'Weisst du wieviel Sterne stehen an dem blauen Himmelszelt? Weißt du, wieviel wolken gehen weithin über alle Welt?' - глянул на меня искоса и тоскливо продекламировал в ответ на собственный вопрос: 'Gott der Herr hat, sie gezählet, Dass ihm auch nicht eines fehlet an der ganzen großen Zahl...' . Потом до него, видимо, дошло, что подобное поведение может показаться странным, и он пробормотал по-английски всё с тем же ужасным акцентом: 'Beg your pardon...', - но я уже узнал по выговору соотечественника и спросил по-русски:

- Поминаете Винера?

- Вы узнали? - обрадовался он.

Ещё бы я не узнал. 'Кибернетика' Винера в детстве была одной из моих настольных книг, а эпиграф к ней - единственная известная мне детская песенка на немецком языке.

Я ответил утвердительно. Мы познакомились и разговорились. Вернее, говорил преимущественно он, - думаю, просто соскучился по русской речи. Выяснилось, что облачка небесные интересуют его исключительно с профессиональной точки зрения. Он давно и серьёзно был озадачен методом учёта малоразмерных высококучевых облаков, если я правильно запомнил название. Они портили ему жизнь, эти 'мелкие сволочи', ломали стройную картину влияния облачного покрова на понижение температуры приповерхностного слоя. На конгрессе он беседовал на эту тему с коллегой из Новой Зеландии, и тот согласился - надо что-то с 'мелкими бестиями' делать.

Я не стал дожидаться, пока молодой человек начнёт костерить проплывавшие под крылом самолёта облака матерно, и спросил:

- Что за конгресс?

- А! - отмахнулся он. - Глобальное похолодание.

- И что, малоразмерные высококучевые облака так влияют на климат, что с ними уже надо что-то делать?

Невинный вопрос почему-то вызвал у моего собеседника раздражение:

- Нет! С чего вы взяли? - прорычал он, глядя на меня так, как будто я сам был ненавистным мелким кучевым облаком.

- Ну, как же? Если вы говорите, что они серьёзно понижают температуру, а у нас глобальное похолодание...

- Кто вам это сказал? - изумился он.

- А что, нет глобального похолодания? А как же конгресс?

Тут он заговорил со мной таким тоном, каким обычно родители отвечают своим отпрыскам на вопрос, откуда берутся дети. Битый час потратил на ликвидацию моей дремучей безграмотности. Я узнал, что глобальное похолодание такая же фикция, как и глобальное потепление - просто модный слоган. Мне поведали, что выбить финансирование на разработку методов подсчёта каких-то мелких облаков под силу одному лишь Геркулесу, а на глобальное похолодание и черепахе дадут. Меня высмеяли за антропоцентризм и сообщили, что человеческая деятельность и близко ещё не может быть признана планетарным фактором, а моду на эсхатологические прогнозы относительно климатических изменений антропогенного характера ничем иным кроме безграничного человеческого самомнения объяснить нельзя. Напоследок веру мою в могущество человечества (в каковой вере я, в общем-то, и не признавался вслух) уничтожили заявлением, что с малоразмерными облаками мы не только справиться не можем, но даже и учесть корректно их влияние на приповерхностный слой атмосферы не в состоянии. Высказав эту мысль, с которой я как неспециалист дискутировать не стал, спутник мой затих, отвернулся и до самой посадки смотрел в иллюминатор, отвечая на вопросы односложно.

К великому сожалению, подобным очковтирательством даже добросовестные учёные вынуждены заниматься с незапамятных времён. Говорят, Евклид должен был развлекать просвещённого правителя Египта Птолемея I Сотера математическими анекдотами, Герон Александрийский делал автоматические двери для храмов, а упомянутый выше Эйлер при дворе Анны Иоанновны тратил время на экспертизы - ради того, чтобы ему не мешали заниматься любезной математикой. Сильные мира сего желают получить от науки пользу немедленно, пока не кончилось их царствование, а если учёный рискнёт намекнуть, что царского пути в математике не существует, и вовсе теряют интерес к 'высоколобым' и перестают финансировать фонды. Стоит ли при таких условиях удивляться, что учёное сообщество иногда устраивает показные демонстрации причастности к 'популярным трендам', не отдавая себе отчёта, что подобными действиями оно (учёное сообщество) лишь углубляет расслоение социума? Я не об имущественном расслоении сейчас, а об интеллектуальном.