Дмитрий Шатилов - Нф-100 - Изобретатель смысла

- Раз так, - сказал старик, - открою тебе тайну. Есть в степи место, где земля с небом сходится. Ступай туда и найдёшь ответ.

- А как найти это место? - спросил Киркас. - Степь- то большая.

- Большая. Но если долго идти, куда- нибудь да придёшь.

Послушался его Киркас и стал копать стену. Копал- копал, да и вырвался на свободу.

И пошёл он куда ни глядя, и шёл долго. А потом смотрит и видит: непонятно, что вокруг - земля или небо, а над всем этим птичка вьётся, вроде чижика. И сказал этому чижику Киркас.

- Вот он я, конгар из конгаров, пришёл узнать, почему всё да как.

И ответил ему Чижик:

- Ну, хорошо, что пришёл. А то летаю я тут, летаю, а никого нет. Неохочий ваш народ до истины.

- Это да, - согласился Киркас. - Нам бы просто так жить, без правды, да вот беда: чтобы жить хорошо - надо понимать, что к чему. Где причина, а где следствие.

- Нет, - сказал Чижик, кружа в воздухе, - ни причины, ни следствия. Нету и не было.

- А что есть?

- Сила есть, и есть слабость. Есть боль и удовольствие. Жизнь есть и смерть, а посередине - конгар. Вот и всё. А причины и следствия вы сами должны придумывать, потому что за вас это делать некому.

- Так что же, - сказал Киркас, - выходит, ничего и сделать с жизнью нельзя? По- прежнему будет сильный мучить слабого, богатый - торжествовать над бедным?

- Ну, как же это? - сказал Чижик. - Для чего тебе, по твоему, даны разум и сердце? Для чего руки твои сильны, а ноги неутомимы? Как раз для того, дорогой мой, чтобы бороться с неправдой, поддерживать угнетённых и защищать тех, кто сам за себя постоять не может! Вот тебе правда: ты прошёл эти испытания для того, чтобы изменить Законы Жизни, но на деле изменился сам. Да, Киркас, ты уже не тот, что раньше. Раньше ты задавал вопросы, как дитя, втайне не желая получить ответ; жажда познания была для тебя лишь позой, достойной, благородной, но не более того. Теперь всё иначе: ты получил ответы и должен либо действовать в соответствии с ними или отречься от обретённого знания. Что ты выберешь?

- Не знаю, - сказал Киркас. - Всё это очень сложно. Что- то подсказывает мне, что если я встану на путь борьбы, брошу вызов несправедливости, жизнь моя будет трудной и горькой. Отказ же от обязательств сулит если не блаженство, то покой. Почему я должен предпочесть одно другому? Что мне с этого? Ведь если я умру, не выдержав борьбы, то не всё ли равно, как я жил - меня- то уже не будет?

- От этих сомнений, - сказал Мир, - я тебя разрешить не могу. И никто, пожалуй, не может, даже ты сам. Но конгар на то и конгар, чтобы сомневаться, думать, бороться с собственной слабостью и нерешительностью - с тем, чтобы, невзирая на опасности, отважно выступить против зла. Но хватит слов. Слушай меня, Киркас. Ты хотел знать, отчего всё так, как есть, и ты узнал это. За это я нарекаю тебя Дун Сотелейненом, "голосом мира" - иди к своему народу и служи ему. Знай: отныне в твоих силах разрешить противоречия жизни - так не беги их, и смело гляди в глаза всем трудностям. А теперь прощай.

Голос смолк, и Киркас остался один посреди ничейной земли. Вздохнул он и двинулся обратно, в родную деревню. А вернувшись, стал он судить, рядить, объяснять и истолковывать нашу многострадальную жизнь - как умел, а от него пошли все остальные Дун Сотелейнены - и Ромкас, и Конкас, и Конневер, и прочая сволочь.

- Ну, - сказал Батя, закончив рассказ, - что вы об этом думаете? А, ребятки?

Конкас- 21, отвечай.

- Не знаю, бать, - ответил Конкас- 21. - У меня ж задница вместо головы. Ты сам так сказал.

- Когда это? - нахмурился Батя. - Ты из моих ублюдков самый умненький, разве нет?

- Это я самый умненький, - сказал Конкас- 17. - А он - дерьма кусок.

- Да, - согласился Конкас- 21. - Паршивее меня найти трудно.

- Хорошо, - сказал Батя. - Хочешь быть паршивым, будь. Конкас- 17, какая у этой истории мораль?

- Мораль? - задумался Конкас. - Ну, мораль тут вот такая: надо больше жрать и больше хапать, а вопросами разными задаваться ни к чему. Одна головная боль от них. Вот стал этот Киркас Дун Сотелейненом, а что он за это получил? Геморрой один.

- Правильно, - согласился Батя. - Возьми устрицу, сынок, не стесняйся.

Устрицы были непременным атрибутом всех Батиных пиров. Сам он жрал их вёдрами, а вот соплеменники его и особенно сыновья на дух их не переносили. Тем не менее, угоди какой- либо румбай Бате, и он непременно получал в награду устрицу, каковую должен был тут же съесть. Вот и Конкас- 17 вынужден был, давясь противным моллюском, изображать чрезвычайное наслаждение. Особенно он старался причмокивать, ибо Батя высоко ценил этот звук. Наконец, он справился с устрицей. Теперь оставалось только досидеть до конца обеда, стараясь не думать о том, что моллюск в животе, быть может, ещё живой.