Андрей Нимченко - Нф-100 - Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком

- У меня... перепел.

Сначала мы поправили его произношение, а потом и здоровье - остатками портвейна.

В общем, акклиматизация шла вполне успешно, язык Боб освоил, а нам всем стал другом. После двух лет стажировки он на год отбыл на родину, потом вернулся в Россию еще на полтора: работал в универе на факультете американистики; а потом - до сего дня - снова исчез месяцев на восемь.

- Коля, - раздался хриплый глас из глубин ковра. Мой гость все же умудрился в него завернуться. - Я снова у вас и опять нажрался.

- В свинью, Боб. Каким ветром?

Боб рассказал мне о злодейке-судьбе, которая довела его до положения риз, только после того, как я отпоил его поочередно холодным пивом и горячим супом. Как выяснилось, в нашем городе американец появился еще два дня назад. И тут же отбыл в Усть-Лабинск - маленький городишко неподалеку, где ждала его любимая. За ней он сорвался из Англии на две недели раньше намеченного срока, естественно, по своей буржуйской привычке не забыв предупредить Людочку (в этом слове "ль" он выговаривал так мягко, как только может глубоко влюбленный человек) телеграммой. После почти трагических событий в Варшаве Боба продолжали преследовать неприятности. В поезде, уже на территории России, из закрытого купе у него сперли кошелек. Правда американец - стреляный воробей - уже давно не перевозил всю наличность в одном месте. У него остались кроссовки, под стельками которых в пахучих недрах сохранилась заначка в пятьсот "зеленых". Я даже вспомнил этих динозавров американского кроссовкостроения - в них Боб прибыл к нам в страну впервые. Итак, он сошел на центральном Ж/Д вокзале ранним утром, посетил университет, чтобы договориться с руководством о жилье и сообщить о возможной смене своего семейного положения. А вечером отбыл в Усть-Лабинск. Нехорошее настроение начало мучить его еще на вокзале. Во-первых, телефон у Людочки не отвечал, во-вторых, выводила из себя катавасия с графиком движения поездов. Позвонив в справочную, Боб узнал, что поезд на Усть-Лабинск уходит в 18.00. Уже на вокзале табло сообщило ему, что время отправления - 18.45. А билет в кассе продали на 19.28.

Боб убил время, сидя в теплом зале ожидания и слушая тоскливые возгласы продавца вокзальной литературы:

- "Здоровье" 20 рублей, "Жизнь" 7 рублей, "СПИД" 5 рублей. Берете "жизнь" и "здоровье" от нас "СПИД" бесплатно.

Он съел в буфете пирожок, отогнал нескольких "одеялок вокзальных", как почему-то называл попрошаек, и наконец уселся в плацкартный вагон. Увы, время отправления подошло, но поезд не тронулся. Не тронулся он и через пол часа. Весь этот срок одуревшие от запахов жженой смазки и немытых туалетов пассажиры обсуждали пенсии и правительство, а один старичок вскакивал каждые пять минут и громогласно спрашивал:

- Ну вот, поезд, все мы тут уже собрались, а ты почему не едешь?!

После чего жертва вокзальной безалаберности усаживалась на место и снова начинала тяжко вздыхать о нелегкостях пенсионерской жизни.

К станции Усть-Лабинска поезд подкатил во тьме. Автобусы, и так-то в этом городке считавшиеся вымирающим видом транспорта, не ходили. Боб еще раз безрезультатно отзвонился Людочке из автомата и двинулся в путь пешком. Дом ее родителей был темен и пуст. Только лаяла из будки промерзшая до костей собака. Боб походил вокруг, недоумевая, неужели обе телеграммы, одна посланная из Лондона, другая - из Москвы, не дошли. Выходило, что так. Рядом с домом он обнаружил свежие следы от машины - суда по всему, родительской "Таврии". Значит, хозяева недавно куда-то уехали. Прождав полчаса в надежде на их возвращение, Боб двинулся обратно на станцию: холодно было нестерпимо, да и собака, лаявшая не переставая, начинала уже задыхаться. План был - поспать на вокзале до утра и предпринять вторую попытку. Но ему суждено было осуществиться лишь наполовину. За ночь утомленного долгой дорогой Боба будили шесть раз. Четыре - милицейские патрули, каждый из которых подолгу рассматривал паспорт американца, а потом задавал классический вопрос: "Сколько стоит у вас в Штатах пачка "Марлборо". В первый раз Боб ответил правду - пять баксов. Но потом решил мстить - с каждым новым патрулем накидывал к цене по одному "зеленому". Последний сержант, возвращая паспорт, со вздохом почесал под форменной фуражкой и сказал Бобу, что не поедет в Америку.

Дважды Вовку тревожил такой же сиделец, как и он, только престарелый, неопрятный и немного свихнувшийся. Он постоянно вздыхал, покачивался на лавке из стороны в сторону, не отрывая глаз от табло с расписанием движения, и причитая по поводу опоздания своего поезда. Глядя на него, можно было решить, что он родился и состарился на этой лавке и уже не чает с нее убраться. Вопрос о цене на "Марлборо" мужика не мучил, его занимало нечто более важное. Ровно в пять часов утра он ткнул Боба крепким пальцем в бок и спросил: