Андрей Нимченко - Нф-100 - Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком

Когда общага отсмеялась, одна добрая душа все же выпустила врага из сортира. И первое, что он сделал - накатал заяву... на добрую душу. Бедняга Бац еще долго жалел о своем милосердном поступке, логика же Коменды была проста, как логика любого тюремщика. Первое - отомстить за унижение любому, кто мог быть причастен к этому безобразию, а уж дебошир и выпивоха Бац-то точно мог. Второе - поставить Баца в такие условия, когда ему под угрозой отчисления из университета придется выдать настоящих виновных. От подлости такого поступка стены общаги вздрогнули. Если раньше война с Комендой велась строго по правилам, то теперь готовилось нечто, далекое от них. На адрес профкома ушло заявление о том, что комендант общежития неоднократно вымогала подарки и деньги от родителей студентов. Свидетельские показания родителей прилагались. К частью или нет, но заявлению этому ход дан не был. В профкоме замяли оба дела - и против Баца, и против Коменды. Как ни странно, они не стали лютыми врагами. Бац даже пресек несколько наших попыток подложить врагу какую-нибудь свинью. К примеру, Данька предлагал наложить кучу экскрементов на картонку (эту часть плана он соглашался взять на себя), затем все это великолепие засыпать бумагой и окропить бензином. "Мину" следовало поместить на пороге комнаты коменданта, потом поджечь и позвонить в дверь.

- Представьте, - брызгал слюной восторженный Даник, - Коменда выходит, видит горящую бумагу и начинает ее топтать!..

Бац представил и с мрачным видом пообещал набить Дане морду, если он это сделает.

Так или иначе, но с тех пор в борьбе наступило перемирие. И даже тот факт, что на балконе пятого этажа в очередной раз сбили замок, прошел незамеченным. С тех пор Коменда успела уйти на пенсию, а покинувший общагу Бац снова в нее вернуться - уже на правах работника университета - но пятый этаж все не запирали. А вот в соседней "единице", чей "водочный путь" проходил прямо напротив нашего, народу приходилось спускаться по балконам аж с шестого.

Когда мы с Бацем появились на балконе, там как раз суетилась троица - один из парней собирался отправиться вниз, а его подруга что-то сбивчиво, пьяно ему объясняла. За тридцать разделявших нас метров видно было, что этим троим было уже достаточно. Но сами они так не считали.

- Ей богу, грохнутся, - пробормотал я, на что Бац философски заметил:

- Да ну... Это же Димон - Черкес. Он по такой "синьке" постоянно спускается, да еще и косячок выкурит. Хватательный рефлекс у парня отличный. Перед Эверестом поставить, и соврать, что ларек наверху - и не заметишь, как проверит и назад вернется, чтоб морду тебе набить.

Парень по кличке Черкес скинул кожанку и перенес ногу через перила, одной рукой удерживаясь за стальной прут, а другой выделывая плавные жесты перед лицом своей подруги.

- Ты гляди - у него опять новая скво.

- Кто новая? Северо-Кавказский военный округ?

- Нет, "скво", это женщина по индейски. Отсюда ничего так, хорошенькая. А то он вечно таких лахудр находит - мама родная! Наверное, боится имидж испортить.

- В каком смысле испортить? - личность Черкеса (который отсюда на черкеса вовсе не походил, разве что тем, что неестественно ровно, как на жеребце, восседал на перилах), начинала меня удивлять.

- Да он же откуда-то с Кавказа, там у них к женщинам свое отношение. Он знаешь, как людей по половому признаку различает? Если говорит "чуловек" - это мужик. А женщина это исключительно "телка".

- Ну и дурак... - мне стало обидно за эту пьяненькую девчонку, которая провожала своего "джигита" за водкой. Интересно, что он ей сейчас там рассказывает? Что "телка" не человек, а в лучшем случае "скво"? Да нет, скорее "поет" про неземную любовь, чтобы через пару недель бросить.

Честно говоря, мне на секунду даже захотелось, чтобы он сорвался со своего "насеста". Или нет, скорее не сорвался, а чуть не сорвался, чтоб струхнул по-настоящему, а она бы его вытащила. Может, тогда уважать будет. Я вот тоже с Кавказа, родители под Назранью живут, но к женщинам по-человечески отношусь.

Меня настолько разозлила фигура на соседнем балконе, что я чуть язык не прикусил - так стиснул зубы. А в следующую секунду рядом с ней стало что-то происходить. Воздух в метре над Черкесом вспучился волдырем антрацитового цвета, и на несколько мгновенный застыл, став упругим и плотным. По его поверхности побежали всполохи - такая быстрая-быстрая радуга, только не цветная, а самых разных оттенков серого, от замшево-мышиного до почти черного. Потом волдырь стал расти в сторону, будто кто-то, сделанный из гуттаперчи, выбирался наружу. Похоже было на очень густой газ или "газообразное", пупырчатое тесто, в которое бухнули слишком много дрожжей. Я еще не понял, на что же больше, а "тесто" уже выбралось все, и слепилось в фигуру с рванными очертаниями, висящую в воздухе правее и выше Черкеса. Она походила на глыбу серого гранита, из которой скульптор начал вытесывать собаку. Грубо наметил голову, убрал лишнюю породу до самой холки, а потом потерял интерес и оставил все так - куском камня, из которого торчит оскаленная песья морда. Правда, этот камень был слегка разряжен, сквозь него можно было даже различить окна общаги, но ощущение гранитной незыблемости и холодной мощи от этого не пропадало.