Юрий Слащинин - Боги в изгнании (Художник В. Шершнев)

«Что он… так смотрит?»

«Инстинкт пробуждается. Контроль идет через сознание, а инстинкты, сама понимаешь, первичны, трудно подавляемы, вот и корежит его при виде красивой женщины, — объяснила мать с пренебрежением. — Да забудь про него. Он раб, носитель. Какая разница, кто носит наше «я». Все меняется. Вот и ты была маленькой девочкой, стела женщиной, будешь старушкой. А потом будешь менять тела. Поэтому нельзя привязываться к форме, я это хорошо поняла там… Вот только не знаю, как тебя просветить».

«И не надо…»

«Необходимо, моя девочка. Ты кселензянка, и я должна тебя сделать вечной жительницей Кселены. Пойми, за форму цепляются рабы, обреченные жить одну жизнь. Им дорого каждое мгновение, мила любая родинка на лице любимой. А мы не должны ценить все эти пустяки, не должны эти родинки замечать, как ты не должна сейчас видеть этого раба, чтобы со всей ясностью воспринимать только мое «я».

Горячая ладонь опять коснулась тела Ладен, и мать-Баук зашептала с нежным томлением: «Милая моя доченька, единственная моя на всем свете. Если бы ты знала, как тосковала я там, как хотела запустить руку в твои золотые волосы, прижать тебя, кровиночку мою…»

«Но это… форма».

«В этом и вся трудность: понимаешь одно, а делаешь другое».

«Так и я люблю Биза, хотя понимаю все, что ты говоришь».

Скользившая по телу рука проявила некоторую вольность, заставив Ладен поджаться.

«Пусть… Я же специально взяла мужчину. Он твой. Бери его». Смысл слов стал понятен Ладен, когда распаленный раб придавил ее своей. тяжестью в мягкую постель так, что не выскользнуть, и с бесцеремонностью самца наступал, сметая торопливую заграду ее рук. «Что он делает!.. Уйди. Я люблю Биза». «С ним кончено». «Возненавижу тебя!»

«Но это инстинкт. Теперь он неуправляем».

«Ты врешь! Все врешь!» — извивалась Ладен, насколько позволяли силы. Под руку попал проводок транслятора видеоснов, она потянула его, пропуская через пальцы, и нащупала пластмассовый коробок присоски с торчащим из него штырем. Этим штырем Ладен ударила насильника по голове, била еще и еще, пока не услышала хруст проломленного панциря Баука.

«Неужели… Баук?» — мелькнула испуганная мысль.

И тут же ей ответил кто-то со злорадным торжеством: «Разбила! Убила свою мать!»

«Следили!» — поджалась Ладен, боясь шевельнуться под неподвижным телом раба, словно под прикрытием.

«А ты думала — испугались?»

Это уже сказал кто-то другой. Голоса стали множиться. Посыпались советы немедленно вызвать фаронов, выговаривались угрозы казнить ее, бросить живьем в утилизатор. Ладен выбралась из-под застонавшей туши раба и заметалась по комнате, обдумывая, что ей делать, куда бежать. Взять сына и…

«Так тебе и отдадут его».

«Мужчины, закройте ей выход».

«Надо связать ее».

«Парализовать. У кого есть парализатор?»

Ладен кинулась к дверям, побежала по лестнице вниз на межэтажную прогулочную площадку, где в навесных садах проводили день дети и размещались флайеры. Каждый ее шаг отмечался хором множившихся комментаторов:

«За сыном бежит».

«Уведите детей!»

Когда Ладен выбежала на прогулочную площадку, то увидела, что в оранжерее, где обычно играли дети, никого уже не было, а перед дверьми стояли шеренгой и воинствующе поглядывали — только подойди, растерзаем! — вооружившиеся тяжелыми предметами соседи.

«Отдайте…» — протянула к ним руки Ладен.

«Вот она! Хватайте!» — донеслось справа.

Группы стариков и мальчишек выскакивали из дверей, и один из них целился в Ладен из парализатора. На лицах только одно — азарт погони. Схватить и казнить. А за что?

«Еще спрашивает!»

«Хватайте ее!»

Ладен метнулась в другой конец площадки, к стоянке флайеров, но и туда путь ей был уже перекрыт. Ее окружали, и выступающие впереди толпы парни шли, приподняв руки и пригибаясь, как на военных занятиях. Ладен попятилась к парапету их межэтажной навесной площадки. Шаг, еще… Ветер затрепал ее волосы, заплескал полами расстегнутого халатика. Загнанно озирая сужающийся полукруг, Ладен нащупала рукой парапет из зернистых каменных блоков и запрыгнула на него. Краем глаза охватила высоту и содрогнулась.

«Испугалась!» — проговорил кто-то в напряженно замершей толпе и хихикнул.

Ладен распрямилась, теперь уже не боясь ветра, посмотрела на толпу, на свой дом — тот десяток этажей под козырьком вышерасположенной такой же прогулочной площадки их небоскреба; увидела в окнах мелькающие лица и окуляры домашних видеозаписывающих приборов. Ее рассматривали. И ждали. Смерти?