Юрий Слащинин: По беду...

Заспанный, только что поднявшийся с постели, я вышел утром из избы. Солнце било по глазам смеющимся светом и будто стыдило: эх ты, засоня! Само оно давно выкатилось из-за Уральских гор, отделяющих наши оренбургские степи от Сибири.

Чуть слышно трепетали верхними листочками осокори, словно негромко переговаривались с вороньем. В палисаднике замерли мальвы, а под ними в копаных гнездах чутко дремали куры. Тишина.

За нашим огородом, за ветлами и кленами, окружавшими колхозную пасеку, слышались детские голоса. Там озерцо, где мы обычно купались.

На берегу как попало разбросаны рубашонки, штанишки — вся ребятня в воде: плещутся так, что вздыбилось озерцо брызгами. Меня звали в воду, торопливо сообщили новость:

— …с большой ветлы…

— …прыгнул Левка!

Известие ошарашило. С Левкой Суриным у нас давнее соперничество, и это значило, что я тоже должен прыгнуть с большой ветлы. Об этом многозначительно говорили лукавые взгляды ребят, об этом же говорил и Левкин взгляд.

И я полез…

С ветлы, склоненной над озером, хорошо просматривались огороды, пасека, дворы хуторян. В одном из них я заметил что-то непривычное и присмотрелся — чужой человек мелькал в зарослях крапивы, густо облепившей заколоченный дом умершей зимой бабки Пелагеи.

Он косил крапиву, только делал это не с вольной размашистостью, как надо, а какими-то резкими, злыми рывками то вправо, то влево, стараясь расширить покос.

— Трусит… — донеслось снизу.

Помогли пчелы. Здесь, на высоте, между ветлами, была их воздушная дорога. Как золотые искры, проносились они мимо. Одна ударилась мне в затылок, завозилась в волосах. От страха быть ужаленным я ринулся вниз, на миг увидел перед собой стремительно приближающуюся темень воды и на ней двух водомерок, скользивших в разные стороны. Врезался в воду и тут же инстинктивно изогнулся. И еще в омуте обрадовался и испугался одновременно — от мелькнувшей мысли, что мог воткнуться головой в тину: животом-то и коленями пропахал я ее. Вынырнув, стал смотреть по сторонам, чтобы увидеть, какое впечатление произвел мой прыжок. Радостно кричали только самые маленькие. Левка Сурин сразу поплыл к берегу, выбрался из воды и стал одеваться.

— А Левка солдатиком прыгнул, — сказал Коленька Попов.

— Солдатиком?! — удивился я и с превосходством победителя посмотрел на Левку.

Теперь я понял, почему он так торопливо вылез из воды и сейчас не может попасть ногой в штанину. Мне стало жалко его, и я сказал про увиденное с высоты:

— У бабки Пелагеи во дворе кто-то крапиву косит.

— Ее сын вернулся из тюрьмы, — сказал Левка.

Ребята, видимо, обсуждали новость, но знали не все. Левка поднял свой веснушчатый и костистый кулак, силу которого знал здесь каждый, и пригрозил:

— …Кто проболтается — во! — И понизив голос до шепота, сказал таинственно и грозно: — Он враг народа.

Новость была тревожная, и все мы притихли, озираясь, — словно нас окружило, близко подступив, что-то страшное. Каждый из нас читал про Павлика Морозова, которого убили кулаки, смотрел кино, как враги народа устроили обвал в шахте, когда Валун и Ваня Курский захотели стать стахановцами. Эти истории тут же были пересказаны. Дошла очередь и до меня. Все знали, что у нас в сенцах забит в стену настоящий штык, которым враги народа, кулаки, пытались заколоть моего дедушку Василия, и я рассказал, как он спасся, а штык этот вколотил в стену, чтобы вешать на него хомут и всякий раз вспоминать про свое спасение.

— Надо следить за ним, — сказал Левка. Незаметно как-то он опять стал главным и командовал ребятами, как и до моего прыжка. — Пойдем подкрадемся, — предложил он и, уверенный, что Все пойдут за ним, направился к хутору.

— Стойте! — крикнул я.

Ребята оглянулись, чуть помедлили и пошли за Левкой.

Обида обожгла меня, как крапива. Я догнал ребят, остановил их и, грозно хмурясь, пошел на Левку. Теперь оставалось только драться.

— Я сказал: стойте! Обдумать надо.

— А чего думать-то? — спокойно возразил Левка, всем своим видом выражая, что понимает причину моей задиристости.

— Чего? Вооружиться надо! — пришла ко мне спасительная мысль.

Мальчишки оторопело уставились на меня, но тут же согласились с предложением. Всех охватил азарт новой, необыкновенной игры, интересной и опасной, и теперь они безоговорочно подчинились мне. Я был командиром и как командир выслушивал ребят.