Александр Борянский - Возвращение вещего Олега

- Сидишь? - спросил Спартак.

- Сижу, - честно ответил Олег.

- Хватит сидеть, пойдем посмотрим, что на ринге делается.

Олег не знал, что такое ринг, но выбирать не приходилось.

Когда друзья подошли к Большому Рингу, здесь уже шло объявление пар.

- Это тебе не командные соревнования, - озабоченно сказал Спартак, Личный зачет, чтоб его... Сам за себя, лицом к лицу! Зато все честно, никаких подвохов. Справедливость! Люблю...

- Следующая пара, - объявил дикторский голос. - В красном углу ринга мастер спорта по айкидо, основатель школ Страуса, Зеленого пингвина и Спящей обезьяны в Пекине, Шанхае, Сеуле и Фергане, великий боец своего времени. В синем углу ринга мастер спорта по пулевой стрельбе.

В красному углу обреченно и вяло медитировал айкидист.

- Гляди, гляди... - Спартак толкнул Олега и тот увидел, как по ковровой дорожке к синему углу ринга ковыляет седой, но еще крепкий дедок в черном блестящем смокинге и со старинной берданкой на плече. - Ветеран соревнований! - шепнул Спартак Олегу. - Старый уже, руки трясутся, а скольких матерых волков уложил...

- Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять... - мурлыкал дед под нос детскую песенку, не спеша приближаясь к синему углу. Из кармана у него выглядывал конец очень толстой золотой цепи. Под ее немалым весом штаны у деда одним боком сползали.

- Что это у него? - удивился Олег.

- Цепь. Золотая, - с расстановкой и уважением произнес Спартак.

- А чего с собой таскает?

Спартак развел руками:

- Богатый...

- Ага! - Олег сдвинул брови и со значением добавил: - Патриций.

Забравшись в угол, дед снял берданку, посмотрел через ствол на айкидиста и любовно подышал на затвор.

- Слышь, дед, - забормотал айкидист, - ты мне в ногу стрельни, а я тебе потом ящик шампанского выставлю.

Старик сочувственно улыбнулся. - У мене, сынок, твое шампанское в писсуаре в сливном бачке содержится. И в аквариуме. Для рыбок. Только дохнут они. Каждый день меняю. Вот ведь рыба безмозглая - а жаль божью тварь, - дед заметно погрустнел. - Как глаза повылупливают - так у мене на душе и засвербит.

Тут же на ринге суетился фоторепортер. Он сфотографировал айкидиста и уже готовую фотографию подарил деду на память.

- Спасибо, - поблагодарил дед. - Подскочи, сынок, сегодня вечерком ко мне домой. С ведерком. Я тебе за труды маненько рыбки из аквариума отгружу.

Фотограф исчез. Прозвучал артиллерийский залп трехсекундной готовности, дед вскинул берданку, прицелился и с ударом гонга нажал на спусковой крючок. Айкидист упал. А дед, широко раскрыв рот и выпучив глаза, разглядывал свое ружье. Оно не выстрелило. Впервые за двадцать лет испытанная берданка дала осечку. В это время неубитый айкидист пришел в себя. С демоническим смехом он принялся скакать в своем углу, временами от радости теряя сознание. Вдруг он замер в неестественной позе и пристально посмотрел на деда.

- Шампанское в бачке, говоришь? На память, говоришь? - Он жестом подозвал фоторепортера. - Вот этого пня старого в анфас, профиль и со спины. - Он направился к деду. - И побыстрее!

Народ вокруг обрадовался, зашумел.

- Гаси, гаси его, старого!

- Убей изверга!

- Экспроприация экспроприаторов! - крикнул Спартак.

- Это ты чего? - спросил Олег.

- А это он его сейчас убьет, а цепь себе заберет.

Зал находился в предвкушении справедливости.

Но что-то было явно не так. Изуверы-зрители начали переглядываться, постепенно замолкать, и в наступившей тишине вдруг раздался жалобный стон. Дед сидел в своем углу ринга, раскачивался из стороны в сторону и заводил какую-то невероятно грустную, прощальную мелодию. Еле слышная вначале, она набирала силу.

Ой ты гой-еси, мухобой-трава,

Разрослася ты, нету моченьки,

А срубить тебя нету молодца,

Нету молодца в чистом полюшке,

Увела его тяжкая долюшка.

Дева плачет по нему, убивается,

Дева писаная раскрасавица,

Третья ночь уже как не спит она.

Ой ты гой-еси, мухобой-трава.

Что не спится тебе, красна девица?

Аль забота изъела душеньку?

Али думаешь думу черную?

Али стон из-за моря слышится?

Али съела чего-нибудь не то?

Говорит она таковы слова:

"Оттого я сижу и кручинюся,

Что нашло на меня горе-горюшко.

Извела я того добра молодца,

Нету больше его в чистом полюшке.

Я его, змея подколодная,

Продала на чужие игрища,

И пришли за ним чуды-юдища,

Чуды-юдища очень страшные,

И забрали его от меня совсем.

Где же я теперь, горемычная,

Отыщу еще добра молодца,