Анатолий Матвиенко - Эпоха героев и перегретого пара

Вам, вам сей бедный дар признательной любви,

Цветок простой, не благовонный,

Но вы, наставники мои,

Вы примете его с улыбкой благосклонной.

Строганов, принявший в плечо дар тютчевской любви, пришёл в себя.

- Избави Бог Россию от фанатиков-патриотов. Как он там? Сбежал?

- Нет, Александр Павлович. Застрелил его ваш Григорий.

Она произнесла это с осуждением?

- О да, у тирана и слуги сатрапы. Может, оно и к лучшему, дорогая Юлия Осиповна. Злоумышленник умер, расследование не требуется. А то Бенкендорф нынче в ударе. Бедный поэт у него в подвале ещё б три десятка сообщников назвал.

- Так вы узнали его!

- Конечно, Федя Тютчев - молодой, надежды подававший. Чем чище душа, тем мрачнее в ней фантазии; таков русский путь. Простите, любезная пани Юля. Врач запретил меня трогать. Коли я у вас задержусь на неделю, не уроню вас в глазах вольнодумствующих поэтов? Палача выхаживаете.

- Порой на мненье света лучше не оглядываться. Оставайтесь сколь нужно долго и быстрей выздоравливайте, - произнесла хозяйка и поправила одеяло на раненом. Лёгкой поступью она покинула гостевую опочивальню.

В доме погасли огни, стихло всё, и только шаги часового во дворе тревожили ночное безмолвие. На время лечения Строганова его надёжный помощник Бенкендорф приказал у дома Шишковых поставить охрану. Без верных людей с оружием сам Александр Христофорович по Москве давно не хаживал.

Ранение имело хорошие стороны. За время нежданных вакаций Александр Павлович отогрелся душой, каждый день ведя лёгкие беседы с Юлией Осиповной. Уверовал в её благоволение, заодно прояснил сложные отношения панны с мужем.

Действительно, очаровательная полька из обедневшей семьи вышла замуж за престарелого Александра Семёновича, исключительно желая вырваться из бедности. Русская армия, преследуя остатки наполеоновых полчищ, вела себя хуже ордынских татар. На Радзивилах, Огинских, Сапегах и прочих богатых семействах отыгрались, припомнив Понятовского и помощь Бонапарту. Словно с того, что огонь охватил Несвижский, Мирский да Новогрудский замки с окрестными деревнями, Москва восстала бы из пожарищ. Малым шляхетским родам тоже досталось от души.

Она никого не винила - ни поляков, легковерно присягнувших корсиканскому демону, ни русских, безудержно мстящих. Вшистко едно, в войне не бывает только правых и только виноватых, говорила Юлия Осиповна, а горя хватает обеим сторонам. В тихой пристани шишковского дома она внезапно привязалась к старику. Понятное дело, Александр Павлович об утехах постельных хозяйку не спрашивал, да только ясно - детей у них нет и быть не могло. А коли такое случается у стариков на восьмом десятке, редко чудо сие обходится без гусарского штаб-ротмистра.

Она не из таких; строгое воспитание у ксёндзов да боязнь позора, вряд ли прикрытого неравным супружеством, стали неодолимым барьером на пути плотских утех. Впрочем, годы Александра Семёныча явно к концу шли. Строганов, можно сказать, вызвался ждать овдовения пани Юлии. Вслух не произносили, ибо грех это. Однако к отъезду из дома Шишкова раненый ухажёр сильно подозревал, что она тоже возжелала вдовьего чепца.

Сердечные дела Павла Демидова устроены были без драм вроде пистолетных ранений, прозаично и не слишком romantische. Женился он по искренней любви на отчаянно прекрасной шведке Еве Авроре Шарлотте Шернваль, которой пылкий Евгений Баратынский посвятил стихи:

Выдь, дохни нам упоеньем,

Соимённица зари;

Всех румяным появленьем

Оживи и озари!

Однако Ева в замужестве страсти не проявила, пеняла 'друга Павлушу' за чрезмерную тучность и непременно жаловалась на головную боль да женские напасти на пороге опочивальни. Демидов страдал, краснел и терпел. А нерастраченные силы пустил в народное ополчение родного края, объяснив местным офицерам Вышнего Благочиния, что призваны оные для усмирения бунтов и прочих врагов внешних и внутренних при всепокорнейшей верности Верховному Правлению и лично его главе великому Пестелю. О броненосных пароходах, обрастающих железом на Урале, прежде времени никто не прознался.

Глава седьмая, в которой Государь перегибает палку уж слишком сильно

Неблагодарность народа русского, во имя которого Пауль Пестель положил на алтарь душу свою, эту душу весьма ранила. Ежели поначалу новый Государь российский нёс радость народу, приговаривая: коли не понимаешь счастия своего - тебе же хуже, ныне заметался он в сомнениях.