Адам-Трой Кастро - Убежище

После паузы я взглянула на двух молчаливых женщин, чьи глаза выражали эмоций не больше, чем пришитые к ткани пуговицы.

— А как уживались с этим аль-Афигом Диямены?

— Его оскорбления в их адрес оказались менее эффективны: они были больше эмоционально «заземлены» и не вспыхивали по любому поводу, — снова ответил за женщин Гарриман.

— Они его ненавидели?

— Да, но не показывали этого, чтобы не давать аль-Афигу повода для удовлетворения. Реальной проблемой для них стало нарастание уровня напряженности на станции. Им приходилось работать до изнеможения, лишь бы развести Гарримана и аль-Афига как можно дальше. Но и они сами находились на грани срыва, готовые оборвать свою карьеру, переслав на базу заявления об отказе участвовать в проекте.

Я не сводила взгляда с Дияменов, продолжавших демонстрировать зловещую отрешенность.

— Наверное, эти женщины испытывали к вам симпатию.

— К Гарриману, — поправил меня человек, бывший когда-то Гарриманом, и в его глазах мелькнула смешинка. — А теперь хотите послушать об убийстве?

Я подумала и решила, что не хочу. Само по себе это убийство было, по большому счету, вполне понятно. Мучитель мертв. Гарриман его убил и честно в этом признался. А какие именно мерзкие слова оказались последней соломинкой, сколько ударов было нанесено и насколько быстро аль-Афиг умер — все это вопросы для Бенгид и ее прокуроров.

Моя единственная обязанность заключается в том, чтобы отыскать законный способ разделить неделимое.

Я встала:

— День был долгим. И вообще, я только сегодня прилетела. Пожалуй, я проверю некоторые ваши утверждения, а завтра утром мы продолжим.

— Тогда до завтра, — сказал Гарриман.

Я повернулась и оставила троицу у себя за спиной. Но когда ионное поле двери уже раскрылось передо мной, он решил поведать мне еще кое-что:

— Советник!

Я обернулась.

— Могу лишь надеяться, что вы отобрали наилучшего партнера для объединения, — сказал он.

За свою карьеру я имела дело со многими социопатами. Моя безжалостность в прошлом давала повод меня саму обвинять в социопатии. И я очень давно научилась распознавать ее у других. Но в Гарримане я ее не увидела. Сочувствие, которое он выражал, показалось мне настоящим. Я верила: совершенное убийство не лишило его — точнее, их — способности ощущать беспокойство почти незнакомого человека… даже если, как в данном случае, этот незнакомец ищет повод, чтобы посадить их в тюрьму.

Но это не помешало мне считать их готовность использовать гештальт в качестве собственной защиты чудовищной, как это правильно назвали Порриньяры.

Прощальные пожелания Гарримана не тронули меня. Я лишь кивнула и молча вышла.

Три часа спустя я сидела в одиночестве в конференц-зале, листая гипертекстовые досье на главных обвиняемых. Я сказала Порриньярам, которые были сексуально возбуждены и хотели отправиться спать, что мне надо ознакомиться с этими досье самостоятельно. Даже не знаю, почему я не попросила их о помощи, ведь они умеют просеивать необработанную информацию намного быстрее меня и получили бы нужные факты мгновенно. Но они уже знали, что иногда мне хочется побыть в одиночестве, и, пожелав спокойной ночи, удалились.

Сейчас им не требовалась моя помощь, чтобы сбросить возбуждение. У каждого из них есть другой. Пусть даже это мастурбация в психологическом смысле, зато в физическом — лучше не придумаешь. У меня нет причин сомневаться в их заверениях о том, что было еще лучше, когда присоединялась я, но причина тут не в каких-то моих особых талантах, а в том, что заниматься любовью приятнее, когда участвует другая отдельная личность, а у них такого не было, пока не появилась я.

Разумеется, я не буду «отдельной», когда у нас станет один разум на всех.

Для триады, какой мы окажемся — одиночкой в нескольких головах, — проблема свиданий наверняка подбросит кое-какие интересные варианты…

Я стиснула зубы, отогнала эту мысль и нырнула в файлы.

Информации о научной специализации Гарримана и аль-Афига там не оказалось, зато я нашла достаточно сведений о том, какими они были личностями.

На стереофото, приложенном к досье аль-Афига, я увидела худощавого человека нордического типа с широко расставленными глазами, высоким лбом и золотистыми волосами. Улыбка его просто завораживала, обещая мягкое чувство юмора и самоиронию.

Но его досье, или как минимум та его часть, к которой я получила свободный доступ, поведало совсем иную историю. За последнюю четверть века этот человек был женат шесть раз, и каждый брак длился менее двух лет. Из пяти его бывших жен одна покончила с собой через два месяца, две другие нашли себе работу в далеких звездных системах, а четвертая перенесла нервный срыв и отправилась к нанопсихологу, где полностью стерла воспоминания о полутора годах кошмара.