Джон Уиндэм - Будь мудрым, человек!

Комната сразу же поразила меня тем, что была похожа одновременно на будуар и на больничную палату. Будуаром ее делало чрезмерное обилие розового цвета. Он был везде — в цветах, вытканных на ковре, устилавшем пол, в салфеточках, подушечках, абажурах, прозрачных занавесях на окнах, а о больнице напоминали выстроившиеся вдоль стен шесть диванов или, скорее, широких низких кроватей. Одна из них свободна.

Это была достаточно просторная комната, у каждой кровати стояли тумбочка, стул и небольшой столик. Середина комнаты удобно вместила красивые кресла и большой стол, на котором красовался со вкусом составленный букет цветов. Легкий аромат, разлитый в воздухе, и приглушенные звуки струнного квартета, доносившиеся откуда-то, создавали приятную атмосферу и настраивали на сентиментальный лад. На пяти кроватях уже отдыхали их монументальные владелицы. Две из сопровождавших меня санитарок поспешили к свободной кровати и быстро откинули розовое шелковое одеяло.

Пять голов повернулось в мою сторону, и пять пар глаз уставились на меня. Три из моих соседок приветливо улыбнулись мне, две остальных отнеслись сдержанно.

— Привет, Оркис! — дружески воскликнул кто-то из них, а затем обеспокоенно спросил: — Что с тобой? Было трудно?

Я посмотрела на говорившую. Ей было года двадцать три на вид, ее доброе пухленькое личико, обрамленное русыми кудряшками и не лишенное миловидности, высоко лежало на подушке. Ну а все остальное — увы! — гора, прикрытая одеялом из розового шелка. У меня уже не было сил, чтобы сказать ей что-нибудь хорошее, поэтому я только улыбнулась.

Мой конвой дружно остановился у свободной кровати. После небольшой суматохи и приготовлений общими усилиями меня наконец уложили в постель, под голову заботливо подложили высокую подушку.

Путешествие порядком утомило меня, и я с облегчением улеглась и расслабилась. Две санитарки поспешили оправить одеяло, еще одна вынула носовой платок и осторожными движениями вытерла слезы на моем лице.

— Вот и хорошо, милочка. Вы снова дома, все будет хорошо, как только отдохнете. Постарайтесь уснуть.

— Что это с ней? — спросила одна из моих новых соседок. — Не справилась?

Та из санитарок, у которой был розовый крестик на кармане, должно быть старшая, резко повернулась к ней.

— Подобный тон здесь неуместен, мамаша Хэйзел. Разумеется, мамаша Оркис великолепно справилась — родила четырех малюток. Не так ли, дорогая? — добавила она, обращаясь уже ко мне. — Поездка немного утомила ее, только и всего.

— Хм, — неопределенно хмыкнула спрашивавшая, но от дальнейших комментариев воздержалась.

Вокруг меня продолжалась суета, кто-то подал мне стакан с жидкостью, с виду похожей на воду, но, как оказалось, по вкусу отнюдь не вода. Я слегка поперхнулась от первого глотка, но, когда выпила все, тут же почувствовала себя лучше. Оправив еще раз одеяло и подушку, моя свита удалилась, оставив меня полусидящей, с заложенной за спину подушкой, так что я вполне могла хорошо видеть своих сопалатниц, которые, в свою очередь, тоже уставились на меня.

Воцарившееся неловкое молчание наконец было нарушено той из них, которая первая приветствовала меня.

— Куда они направили тебя в отпуск?

— Отпуск? — тупо переспросила я.

Это всех их немало удивило.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала я.

Они продолжали недоумевающе смотреть на меня.

— Правда, не такой уж это отпуск, — наконец сказала одна из них, не меняя удивленного выражения лица. — Я не забуду свой последний. Они отправили меня к морю, даже дали небольшую машину, чтобы я могла поездить повсюду. Все были очень добры к нам — нас там было всего шесть мамаш. А тебя возили к морю или ты ездила в горы?

Они не собирались прекращать свои расспросы, и в конце концов мне пришлось бы что-нибудь им ответить. Поэтому я выбрала самый простой в таких случаях ответ.

— Не помню, — сказала я. — Ничего не помню. Я совсем потеряла память.

Мой ответ не вызвал сочувственной реакции.

— О, — сказала та, которую звали Хэйзел, с заметным удовлетворением. — Я так и знала, что тут не все ладно. Значит, ты также не помнишь, какой категории были твои малышки — первой или второй?

— Не дури, Хэйзел, — оборвала ее другая. Конечно, первой. Если бы не так, Оркис не вернулась бы сюда. Ее перевели бы во второй разряд и отправили в Уитуич. — Уже более мягким тоном спросила: — Когда это произошло, Оркис?

— Я… я не знаю, — пролепетала я. — Я ничего не помню, кроме того, что очутилась в больнице. Ничего.