Алекс Бор - Последний бой Рубена Сальдивара

На следующий день после того, как это сделали янки.

И я понял: вот он, мой шанс…

Со вчерашнего вечера передний край укутала тишина. Полдня мы не слышим свиста пуль и грохота взрывов. Но каждый из нас понимает: это ненадолго. Уже известно, что противник стягивает свежие силы. Их задача – выбить нас с позиций. Наша задача – выстоять.

Потому что, если мы отступим, немцы возьмут этот городок… как же он называется?

И им откроется прямая дорога на Париж…

И поэтому мы должны выстоять. Дождаться подкрепления.

Но бой начнется не сейчас, у нас еще есть несколько часов тишины.

И, пока тихо, мы стараемся не думать о том, что ожидает нас завтра… или уже через час.

Каждый из нас чем-то старается занять себя, чтобы ожидание боя не было таким тягостным. Кто-то латает форму, кто-то чистит винтовку, кто-то погружен в чтение книги.

Правда, такой у нас всего один – Джонни Бестен. Он влился в наш взвод совсем недавно – неделю назад. Джонни всего на два года старше меня, но мне иногда кажется, что я старше его на целую жизнь. Он, конечно, уже успел понюхать пороха, но война по-прежнему кажется ему веселой игрой, из его души еще не вытравлены картины мирной жизни в Бостоне. В Джонни я узнаю себя – точно таким же я был два месяца назад, когда мечтал о доблести и славе, не зная, какой путь мне предстоит пройти и что пережить. Если Джонни не убьют, то через неделю его ребяческий романтизм развеется, как дым от ночного костра.

Мне почему-то очень хочется, чтобы Джонни не убили.

В мирной жизни, которая непременно наступит, он смог бы мне стать хорошим другом.

Книга, которую читает Джонни, – это рассказы Эдгара По. Он взял с собой на войну этот серый томик, бережно обернув плотной бумагой, чтобы книга не намокла и не испачкалась. И как только появляются тихие минуты, забирается в полутьму блиндажа и читает. Причем уже по третьему разу. Я понимаю, что так Джонни пытается отрешиться от того, что его окружает. Отрешиться от мыслей о смерти, которая ходит рядом. Я понимаю его: если ты первый раз убил человека – такого же парня, как и ты сам, но облаченного в чужую форму, – в мозгу происходит замыкание, и очень трудно сохранить рассудок. Я это помню по себе…

Хотя я сам тогда никого не убил.

То был мой второй бой, который мог стать и последним… Мы тогда ворвались во вражеские окопы, и один из немцев почему-то не стал убегать, а решил погеройствовать. Поднялся на бруствер, вскинул винтовку… Я остановился: штык почти уперся мне в грудь… У меня в руке тоже была винтовка с примкнутым штыком, и только один дьявол знает, почему я остановился, а не бросился на вражеского солдата… Мгновение, когда я мог спасти свою жизнь, отняв ее у врага, было упущено, и я понимал, что сейчас меня ранят… Именно ранят, потому что это была моя первая в жизни атака, и убить меня никак не могли, я свято в это верил… Я пошел на войну, чтобы убивать врагов, а не умирать самому, и тогда еще не до конца осознал, что раз война настоящая, то и умирают здесь тоже по-настоящему…

От ранения – или от смерти? – спас меня мой боевой товарищ. Хотя это так просто говорится – товарищ, на самом деле мы не успели сблизиться и подружиться. Но на нем была такая же форма, как и на мне, и это нас сближало больше, чем любые задушевные беседы до утра.

Сначала он на бегу выстрелил в немца, а потом, когда тот упал, зажимая ладонью пробитое плечо, с размаху воткнул ему в грудь штык. Стальное острие вошло в человеческую плоть с громким хрустом – этот звук и вывел меня из ступора.

Мой спаситель побежал дальше, а я зачем-то склонился над поверженным врагом.

Он был очень молод. Наверное, не намного старше меня. Такой же мальчишка, только форма на нем была чужая. Немецкая…

И тогда я подумал – этот парень тоже, наверное, мечтал о славе и подвигах, а теперь вот лежит неподвижно в грязи, и в его мертвых глаза отражается небо.

Я почувствовал, что меня стошнит – и, подобрав винтовку, побежал вперед, догоняя товарищей.

Потом мне несколько ночей снился этот голубоглазый парень, который был убит не мной, но на моих глазах. Потом были другие, и такие же молодые, и совсем старики, как мои родители, которые нашли смерть от моего штыка или выпущенной мною пули.

Но они мне уже не снились…

Но этот, первый… Я лежал на холодном лежаке, завернувшись в шинель, и в голове роились мысли, которые раньше никогда меня не тревожили. Наверное, я впервые пытался понять, почему так происходит: молодые мужчины, которые пришли в этот мир, чтобы жить и любить, с остервенением лишают жизни друг друга? Почему немцы и австрийцы – враги англичан, французов, североамериканцев и русских? А североамериканцы, англичане, французы и русские – враги немцев и австрийцев? Почему люди, живущие в разных странах, должны убивать себе подобных, а не сидеть вместе за одним длинным столом, пить шотландский виски и гаванский ром, хвастаясь мирными победами, – победами над женщинами?